Санкции, перспективы

Жарким июльским днём у входа в тель-авивский театр «Гешер» можно было наблюдать забавную сцену. Вокруг невысокого, болезненной худобы человека, облачённого в жёлтые шорты, голубую майку и синие мокасины с золотыми цепочками, прыгал крохотный, неопрятный мужчина. Подпрыгивая, он визжал, размахивал короткими ручонками, и даже несколько раз плюнул в сторону пляжника.
- Ты отбираешь мои деньги! Мои, слышишь, Саша! Я приехал на несколько месяцев раньше, а ты…
- Не суетись, ВиктОр, - медленно выговорил обладатель богатых мокасин.
- А как мне не суетиться?! Как? Эти мрази заблокировали все мои счета в Рашке, мои книги пустили на бумажные полотенца и туалетную бумагу, квартиры заняты новыми людьми.
- И?
- А теперь вы заняли даты моих концертов. Мои даты, моих концертов, в моём любимом театре. Требую извиниться!
- Идите в ..й, Шендерович! Вы всегда были мелкой, истеричной вонючей особью, а имя Невзорова будут славить и помнить.
- Помнить будут как ты к лошадям на конюшне пристраивался, мразь!
- Мне завести разговоры про матрас?
- Матрас не лошадь.
К паре заспешила странных, непропорциональных форм женщина. Волосы её тосковали по воде, лицо пугало одутловатостью, а челюсть напоминала подбородок канадского хоккеиста.
- Не ссорьтесь, мальчики! Не ссорьтесь. Не знаю о чём вы, но вот что я хочу сказать. Саша, а не слишком ли много концертов в «Гешере»?
- Идите в ..й, Ксения?
- Что ты сказал?! Повтори что ты сказал? Я сейчас позвоню маме…
- Можешь не звонить. Полчаса назад я видел её на Дизенгоф. Она выбирала очередное люрексовое платье. Ты не в Питере и не в Москве.
- Ксения, да пусть выступает. Ему то жить осталось до Кислева.
- Кто такой Кислев?
- Это месяц, дура! Ты уже год здесь, а ни хера учить не хочешь.
Женщина расплакалась и двинулась в сторону моря. Человек в шортах присел на скамейку, приложив ладонь к левой стороне груди. И только маленький, неопрятный и визгливый человечек продолжал носиться по тротуару и кричать про деньги.