Песню про сирокко хотела :) слово красивое

Приглашаю всех на лекцию. про ветры.
Когда состоится тогда состоится.

"много дней дует злобный сирокко"... Одной лекцией ветры не опишешь. Тем более на всем диапазоне высот, включая стратосферу. Марсианские ветры тоже если, то ещё дольше.

понятно) по заявке не танцую)
Ну и ладно, пишите што хотите

люблю ветер. когда-то тут одна красивая девочка участница с ником Зеркало создавала тему про ветер. где мол найти штоб ветер-ветер? кажется, для дочки. и я прочитав осознала, что тоже люблю. ну вот приехала в Мытищи недавно, О! у вас ветер!
восторг :)
а совсем давно, в Норильске- несешься и хохочешь как бы мимо балка не проскочить, в овраг огромный не улететь)) такой ветер в спину. нарыльск, ветер на рыло хоть где ) местный юмор был

ну ладно. у меня куча дел. и не подождет эта куча )

Есть смертельные ветра. У Певцова описано, как в Центральной Азии в ряде мест караваны сдувало бесследно. Да и на антарктическом леднике нисходящие ветры бывают чрезвычайной силы. Но там нет населения хотя бы.
Тоже куча дел. Заглядываю урывками

647-Манупорт > ты заглядывай урывками на зрелища, я поэтому про Кусково:) для тебя) не мы придумали про Зрелищ! это надо! маленькие бесплатные но ВПЕЧАТЛЕНИЯ. они очень помогают. почти как Егерьмейстер

Полностью согласен. Спасибо! Да и в Кусково так и не сподобился попасть. Тем более ценны эти впечатления.
А Егермейстер мне просто необходим сейчас. Знобит

645-_Акстисья > приезжай в Новоросс, когда бора
[url]https://www.youtube.com/watch?v=WpeQUUf0leU&feature=emb_title[/url]

Я больше занимался так называемым баллистическим ветром. Ну и сдвиг ветра над полосой перед посадкой мог напрягать своей опасностью.

645. На Камчатке у нас сдувало тяжёлые грузовые машины и оборудование. Вообще там страшные ветра были. До двухсот километров в час. Даже ползти было невозможно.

Я как-то описывал уже. Вечером могу найти выложить.

650-Кабарга >652-Манупорт >Ужас стихия! ((
У меня на даче два раза смерч был, один раз мимо меня в двух шагах прошёл, небольшой..... Сначала полная тишина в природе заставила насторожиться и оглянуться по сторонам, потом гул послышался издалека, он приближался ко мне, и сильно крутились листья полосой в два метра и эта крутящаяся полоса прошла мимо меня. Мелочь, а приятно...(с)
Ну а вообще-то ветер на Кубани- это самое гамнистое время, потому что сразу холодно, зябко и сопливо.
Акстисья, зачем тебе ветер? Тепло и солнышко лучше.

654-Alisalisa > иногда, ветер приятен, когда на горе и "пусть весь мир подождёт", либо на моцике и катере..)
ветер - ветру рознь.. недавно тоже шла и рядом мини-смерч, очень красиво поднял и кружил сухую листву..
и как-то давно в центре шла, Карасунская и Красная, там зона, когда ветер, т.к. высотка Ростелеком, в общем, идешь в наклон, реально сносит, хочется кирпичей в карман, а если ветер в попу, то ускоряешься резво..))

Над заболоченной равниной северо-восточной камчатской низменности поднимается над поверхностью на высоту метров четырехсот пятидесяти древний разрушенный вулканический конус, покатый и протяжённый. Это сопка Лызык. Видать, сам вулкан был изначально раза в полтора повыше и постройнее. Но позже, скорее всего где-то в верхнем плейстоцене, притих немного, и за пятьдесят - сто тысяч лет окончательно перестал подавать какие-либо признаки вулканической жизни. Со временем от древности конус разрушился, оплыв единой выпуклой сопкой и образовав на вершине широкую ровную площадку. Сопка за сотню тысяч лет поросла и затянулась доверху кедровым стлаником. В одном месте, со стороны вертолётной площадки, особенно хорошо было видно горизонты – долго пламенеющие на закате зимой, или затянутые утренним туманом, когда над равниной кое-где обрисовываются еле заметные поднятия. Сам туман уже тронут первыми ранними лучами, а с другой стороны горизонта ещё отступает что-то густо-синее, оставшееся от ночи. И в это время поворачиваешь взгляд - прямо перед тобой разгораются через полнеба удивительные паруса на решетчатых мачтах, громадных, освещённых солнцем. Шестиметровые сотовые грибки-ромашки телеметрических антенн. Большой плоский квадрат дальней телеметрии, на тонком опорно-поворотном устройстве. Другие элементы измерительных систем. Всё это имеет белый и красный цвет и горит в большом синем небе непонятным геометрическим смыслом. Формы антенн совершенны, они геометричны - ведь это настоящие, специально изготовленные высокоточные параболы и другие сложные поверхности. Многие снабжены ветрокомпенсаторами, основными и вспомогательными - большими аэродинамическими поверхностями, похожими на крылья осы. Это странные плоские многоугольники, под разными углами висящие в воздухе рядом со своими антеннами. В целом кажется, что вокруг лес мачт и парусов какого-то неземного корабля в непонятном походе. Отводишь взгляд снова на равнину - на юге, визуально недалеко, вздыбился на мрачном выпуклом вздутии седой Шивелуч; сила его словно приглушена панорамностью картины и расстоянием, но глубокая мощь ощущается явственно, как скрытое выражение драматизма в гравюрах Хокусая. И далее к солнцу снова тянется простёганная красными лучами туманная равнина, но туман уже чуть изменился. Может, и не подозревает, что скоро потечёт, двинется в путь, начнут жить утренние воздушные течения, и развеется всё, что летало над равниной.

...Наряду с колоссальным фактором снега на Лызыке существовал такой же колоссальный фактор – ветер.
Над ровной поверхностью океана привольно лететь ветру, не встречая препятствий в виде рельефа. Шторма, ветра и шквалы набирают силу от взаимодействия тепла и холода вод и воздуха, влажности, солнечной энергии, и прочих ингредиентов рецепта приготовления ветра. И когда на природу - великого повара - находит вдохновение, она приготовляет на плите океана, поджаривая на солнце, отличные, высококачественные шторма. Скользя беспрепятственно по водной глади, они вылетают на низменную равнину полигона и мчатся по ней, не теряя силы и нрава. Первым их встречал на береговой линии измерительный пункт Ука – там, как рассказывали, ледяные брызги волн или снежная крупка так секли кожу лица, что иногда для спасения кожных покровов при передвижении вдоль береговой кромки приходилось надевать противогазы. Отхлестав наотмашь укинцев, взбодрившись, шторма врывались на равнину полигона. Южнее они вспарывались грядой Шивелуча, разбиваясь на локальные потоки; здесь же они удивлённо и радостно встречали одинокую, покатую, округлую сопку Лызык, на четыре с половиной сотни метров поднимающуюся над рельефом - в самый раз для расцветания аэродинамических эффектов во всей их красе.

При обтекании любой плавной выпуклости воздушный поток всегда увеличивает скорость своего течения на этой выпуклости, местную, локальную скорость его обтекания ( ещё немного, добавьте лишь снижение давления при этом – и вот вам закон Бернулли. ). Именно поэтому летит дозвуковой самолет – сверху его крыло из-за выпуклости поверхности крыла обтекается быстрее, чем плоскость крыла снизу; из-за этого (виват магистру Бернулли!) на выпуклой верхней части крыла давление воздуха ниже. Это снижение давления сверху крыла и «подсасывает» самолет за крыло, держа его в воздухе. При обтекании разогнавшимся ветром пологой выпуклости Лызыка происходил тот же самый эффект. Только в итоге летали совершенно неавиационные предметы. Патриотические щиты из тонкого железа, с нарисованными мордатыми солдатами в касках, с большими подбородками и надписями «Служи Отчизне!», находили потом в тундре за два, за три километра от сопки. Сдувало незакреплённые автомашины. Говорили, что сдуло как-то и гусеничную ГТСку (гусеничный транспортёр–снегоболотоход ), но я сомневаюсь – баллистический коэффициент полностью железной, при небольших размерах (по плечо человеку!) ГТСки все же повыше, чем у большого ЗИЛ-131 с кунгом приличной парусности… Хотя, впрочем, всякое могло быть. И, возможно, когда-то бывало. Анемометры – приборы для измерения ветра с вращающейся на носу крыльчаткой – фиксировали скорость в порывах до пятидесяти метров в секунду, после чего ломались. Антенные устройства «Жемчуг» для приёма телеметрических сигналов с неба, выглядевшие как наклонный гриб со шляпкой, вдавленной в кусок больших пчелиных сот, имели специальные ветрокомпенсаторы – такие большие лопухи на стальных кронштейнах, вынесенные назад устройства. Они напоминали крылья осы, и не позволяли воздушному потоку развернуть гриб с сотами по ветру насильственным путем, уравновешивая своими силами парусность самого гриба и поворачивающий момент ветра. Впрочем, не позволяли только ветру до тридцати метров в секунду.

В таких условиях были свои правила существования. По получении штормового предупреждения все антенные штанги и мачты, которые могли быть опущены, ложились на крышу (для этого основания всех этих мачт были шарнирными) и привязывались к ней в специальных точках крепления. Дневальный в казарме получал штормовое предупреждение и записывал его в журнал, одновременно оповещая личный состав роты о грядущем шторме. С этого момента запрещалось посещение наружного туалета в одиночку, как и вообще любой выход из казармы вне группы минимум из трёх человек. Выход в туалет записывался дневальным в журнале, словно выход на западную вершину Эльбруса – с регистрацией времени и фамилиями участников штурмгруппы. Возвращение также регистрировалось в журнале. Поход бойцов в столовую превращался в спецоперацию. Вот тут-то и применялся «камчатский трамвай» - туго натянутый трос с множеством стальных колец, свободно болтающихся на нем. Очередная группа героев выдвигается в тамбур казармы и готовится к броску. Шапки-ушанки сидят на головах с опущенными и завязанными ушами – иначе шапка, несмотря на совершенно нелётные метеоусловия, немедленно выполнит персональный полёт с удалением порядка трёх-пяти километров. Далее солдат, в спину своему товарищу, выныривает в ревущую мглу и крепко вцепляется в кольцо на тросу. Чем-то всё это сильно напоминало прыжок с парашютом. Ветровой удар, мотание в потоке. Теперь бойцу не нужно никуда смотреть (это всё равно практически невозможно), никого слушать (аналогично), и ни о чем думать (вряд ли выйдет). Надо только крепко работать ногами и не отпускать из руки кольца, скользящего по тросу; трос сам приведёт тебя, куда протянут. Например, к снежной яме у входа в столовую, в которую боец может с разбегу нырнуть, уже отпустивши кольцо – и, скатившись по наклонному утрамбованному снегу в тамбур, отдышаться и вспомнить, что он пришёл скушать завтрак. А по завершении завтрака – комплектующимися группами обратно «на трамвае» до казармы.

После шторма, после отбоя штормового предупреждения, осматривают повреждения: что где поломало, что где сдуло, где искать, опять поднимают мачты антенн, и занимаются прочими поисково-восстановительными делами - до следующего штормового. Надо сказать, что такие ветры дули не всё время – они случались время от времени. Погода случалась большей частью солнечная, спокойная, в небе часто висели так называемые облака хорошей погоды – симпатичная плоская кучёвка нижнего и среднего ярусов.

Зима длилась долго. Она не была однообразной. Иногда устанавливалась тихая погода, при разном небе – и прозрачно-голубом, и мутно-серым, с просвечивающим размытым свечением солнца. Снегопады сменяли друг друга по виду и интенсивности – иногда из воздуха неслышно и медленно оседала какая-то лёгкая морозная взвесь, иногда падали редкие крупинки, иногда снежинки, вплоть до крупных. Усиления снегопадов могли происходить не только в метели, но и в полный штиль, до такой интенсивности, что снег валил сплошной плотной стеной, поглощая любые звуки и стирая, словно ластиком, все детали местности. За один снегопад в течение часов могло выпасть метр-полтора свежего снега. Сильно теплело. Во время метелей тоже всегда резко теплело, иногда уменьшая мороз на десять градусов. Это, одновременно с осаждением из воздуха снежинок, выделялась теплота конденсации - чем больше образовывалось снежинок, тем больше теплоты конденсации выделялось в воздух. За следующие насколько часов полтора метра свежевыпавшего снега оседали до полуметра, уплотняясь на глазах. Огромные свежие сугробы, возникавшие по бокам дорожки при чистке, хорошо демонстрировали такое оседание – они ещё и наклонялись набок, визуально показывая перемены. Под конец зимы сугробы поднимались выше бетонного козырька над крыльцом входа в техническое здание, и на козырек свободно можно было зайти по этим сугробам в апреле, когда снег уплотнялся ещё сильнее, и легко держал вес человека.

Метели и пурги случались и в апреле, и дули с не меньшей силой, чем февральские или мартовские. Порою они достигали силы бурана.

…Ночной дежурной смене, заступавшей на дежурство, предстояло пройти обычный путь до технического здания, для заступления в ночную смену боевого дежурства. Выйдя из казармы, группа погрузилась в жуткую круговерть снега и ветра, налетавшую из чёрного пространства. Но возле двухэтажного здания роты это воспринималось как-то не в полной мере. Когда группа прошла до начала дороги и ступила на неё – дороги там не оказалось. Её просто не было. То, что днём было дорогой, оказалось полностью заметённой, выровненной снежной равниной, достигавшей бойцам до верха груди. Стали пробиваться. Бросаясь на этот снежный слой грудью в буквальном смысле слова, бойцы делали какое-то подобие прохода, в котором как бы плыли, ибо шагать было невозможно: даже проваливаясь по пояс, они не доставали ногами твёрдой поверхности. Снег сразу набился везде, в каждую щель, каждый карман, за пазуху. Люди с ночной едой для смены и котелком с чаем были поставлены в самый хвост отряда. Поскольку не было дороги, не было и ориентиров, и пробиваться приходилось почти наугад. Память тела подсказывала, что где-то здесь была недавно дорога.

А в воздухе в это время творилось что-то совершенно невообразимое. Дышать было почти невозможно – только судорожными вздохами, прикрывая рот рукой. Глаза секло снегом с такой силой, что лишь сильно прищурившись, с отчаянной гримасой, можно было бросать короткие взгляды по сторонам. Там, по сторонам, еле проступали чёрные пятна леса, но их было едва видно из-за летящего снега. Пару раз люди упирались прямо в деревья, сбиваясь с дороги и пересекая кювет, которого уже не ощущали. Но самым необычным был звук, заполнявший всю эту жуть. Звук порождался лесом. Хотя было не до того, всё же специально отметилась про себя особенность этого звука. Это был не свист, не вой и завывания, и даже не рёв. Это был грохот. Вокруг стоял немыслимый грохот, похожий на грохот авиационного реактивного двигателя на форсажном режиме. Многие годы я слушал этот звук постоянно, и потому сразу узнал его. Лес грохотал. Без басов, без гула, рёва, вообще без мелодических тонов – они не различались, тонули в грохоте. Лишь стена колоссального шума, от которого не было слышно криков товарищей, и приходилось, задыхаясь, орать во всё горло соседу в ухо. Группа шла раза в три дольше обычного. Или в четыре. Главное было не прозевать поворот дороги вправо к зданию, и не упереться в стену леса на повороте. Кое-как уловили уходящую вправо прогалину поворота. Когда подошли, наконец, к калитке ограждения объекта, она была занесена снегом практически полностью, на всю свою двухметровую высоту. Открыть её не смогли, просто перелезли поверху и пробились по снижающемуся снежному склону до входа в здание. Ввалившись внутрь, группа имела страшный вид. Напрочь облепленные снегом, частью оледенелые, задыхающиеся, с перекошенными лицами, промокшие внутри до нательного белья включительно. Снег пришлось выгребать из карманов штанов и шинелей, вытаскивать из-за пазухи, из рукавов. Полураздетые, бойцы принимали дежурство у своих сменщиков, сушились в своих теплых аппаратных, и думали о том, каково сейчас будет идти обратно сдавшей дежурство смене…

Зима шла своим чередом, и постепенно вступила в суровую февральскую фазу. Морозы усилились и чаще схватывали лица огрублением до нечувствительности. Иногда приходилось оттирать носы и щеки ладонью, чтобы не так щипало кожу. Лишь во время снегопадов мороз отпускал – чтобы в идущие следом долгие ясные ночи снова взять власть над заснеженными пространствами. В такие ледниковые периоды водопровод на боевом дежурстве иногда всё же замерзал, и в туалете тоже; штатное пользование туалетом на объекте временно прекращалось. Отсутствие воды в кране не сильно беспокоило, ибо для питьевых целей растапливался снег с чистых, нетронутых мест. Для этого стоило лишь набить ёмкость снегом и поставить на калорифер; этот же снег использовался и для умывания лиц личного согстава после предутренних поражений в борьбе со сном. Для выполнения задач целевого предназначения туалета у бойцов имелась тропинка, протоптанная от запасного входа до конической опоры «Жемчуга». Очутившись за этой опорой в окружении снегов, лёгкие вопросы немедленно решались сами собой, более весомые же требовали прохода дальше, за дыру в сетчатом ограждении, и немного по лесу – до потери наблюдаемости со стороны запасного выхода.

Но однажды… как уже отмечалось, любое правило однажды не срабатывает, и история идёт по другому, нестандартному пути. Так было и в этот раз. Ничто не предвещало никаких отклонений. Группа шла через пургу к техническому зданию по глухой черноте, через которую стремительно перебегали крутящиеся призраки снежных уплотнений, носясь вокруг продвигающейся дежурной смены подобно белёсым и призрачным гигантским футболистам. Отряд старался не вступать с ними в игру. Но свободы выбора не было, и периодические схватки напрочь лишали вечер томности. Пурга явилась развитием метели, которая, в свою очередь, постепенно раздулась из плотного, густого снегопада, и пару суток надувала высокие искривленные формы отлагающихся снегов на любых аэродинамических препятствиях. Надувы, заструги, барханы, какие-то снежные переходы и склоны на стенах здания возникали, оседали, клонились набок, иногда обваливались под своей собственной тяжестью, или валились под напором налетавшего ветра. Прищурившись, отплёвываясь от налипавшего снега и тающей воды, наклонив голову вниз, как быки, чтобы меньше секло лицо, номера дежурной смены добрели до здания. Словом, все было привычно и обыденно.

А в это время в недрах тела одного бойца… Не знаю, в силу каких сложных химико-перистальтических причин так сложились обстоятельства, и почему судьбе было угодно выбрать именно его, но её невидимый указующий перст властно ткнул в эту персону. С судьбой не поспоришь! В какой-то момент, после периода внутренних прислушиваний, боец ощутил себя не то Ключевской сопкой, не то Шивелучем – наверное, последним, потому что он был ближе. Шивелучем за несколько минут до катастрофы. Цейтнот достиг своего апогея ещё и потому, что боец всячески не верил в ужасавшую его необходимость выходить в ревущее забортное пространство. И пробираться по напрочь заметённой пургою тропинке, набирая полные сапоги снега, и вообще выходить в ту круговерть, из которой только что так счастливо выбрались, попав наконец в техническое здание.

И надежда бойца не подвела – ему действительно не пришлось пробираться по этой занесенной тропинке. Просто потому, что на это уже не оставалось времени. Час «икс» пробил, и воин судорожно выскочил из главного входа, даже не захватив в руку никакого обрывка («ничего, снегом как-нибудь»). Мысли воина стали короткими, быстрыми и сосредоточенными, как одиночные выстрелы. Пурга свистела вдоль здания. Поэтому проход вдоль стены был продут и почти свободен. Торец здания являлся подветренной стороной, зоной аэродинамического затенения. Направо к калитке, вдоль стены здания, к торцу! Скованными прыжками достиг защитник Родины угла и завернул к спасительному торцу. Снега там было только по колено, и не свистело, а просто крутилось. Отчаянными двумя-тремя ударами ног, как стартующий заяц, в последние имевшиеся секунды боец вытоптал подобие площадки ( не садиться же прямо в снег этим самым! ), и отпущенное ему судьбой время в тот же миг закончилось. Он успел. Какое это было счастье – успеть! Всё остальное не имело значения – мороз, кружение снега, свист пурги в метре за углом. Отчаяние ушло с лица, и подобие улыбки разгладило черты воина.

Именно так, с этой улыбкой, в классической позе орла, он принял на себя внезапный обвал огромного снежного надува с крыши здания в двух этажах над ним. Быстро взращённый наверху метелью, свежий, из рассыпчатого морозного снега, в пару кубометров объемом, он бесшумно ухнул сверху и накрыл воина по самое горло. Окутав и облепив всё, проникнув всюду и заполнив каждую пядь тела своей колючей морозной хваткой.

Спасибо судьбе, что сердце боца не разорвалось и не остановилось. Наклонившись вперед и раскорячившись в позу борца сумо, он по-крабьи отполз в этом внезапно возникшем сугробе от возможного соприкосновения со свежим прорывом горячей лавы, распрямился и стал невероятно быстрыми движениями освобождать от снега сначала стратегические части тела, которые немедленно начало нестерпимо ломить; а затем и полости штанов. Отчаянно метнулся герой к крыльцу и запрыгнул в тамбур, где продолжил ужимки и изгибы до полного очищения и растирания пострадавших мест. Долго потом в тёплой аппаратной его пробирала налетавшая дрожь – то ли остаточный озноб, то ли отпускало нервное напряжение.

Ветры на Земле живут где хотят, сколько хотят, и какие хотят. Знойные сирокко, хамсины и фены, неистовые раскалённые самумы, ледяные бора, сиверко и баргузины, ласкающие бризы, нагоняющие воду моряны, долгие стабильные пассаты и муссоны, и несть им числа в разных странах, краях и пределах. В баллистике, как ни странно, тоже есть свой ветер, который так и называется - баллистическим ветер. Это необычный ветер. Он дует сразу в нескольких направлениях, иногда противоположных. Вот так диво! Впрочем, в баллистических делах много необычного. Проходя последовательно слои воздуха на разных высотах, боеголовка испытывает обдув горизонтальными течениями в этих слоях – недолго, но и испытывает. Это влечение ветром сдвигает боеголовку по ветру.

Намного ли? Зависит от трёх главных китов: долго ли, сильно ли дует ветер, и насколько ему поддается боеголовка. Из направления прохождения слоя ветра, поперёк ли по кратчайшему пути, или вдоль слоя наискось, из толщины ветрового слоя и скорости полёта боеголовки образуется время, которое она пребывает в этом ветре; а от интенсивности ветра (сплава плотности и скорости этого воздушного слоя) возникает сила его надавливания на боеголовку. Поддаётся же боеголовка этому давлению ветра больше или меньше - определяется размерами боеголовки, её «раздутостью», «парусностью» или компактностью: насколько она ловит ветер своим корпусом.

В своём снижении боеголовка последовательно станцует ветровой вальс с каждым слоем, через который проходит. Верхние стратосферные течения медленны, ленивы и разрежены; они лишь мягко, слегка повлекут боеголовку чуть в сторону. Но на нижней границе стратосферного царства ненарушенных слоев ситуация изменяется. Снизу на неё напирает буйная, нагретая Землёй, турбулентная, вся в разнообразной погоде, меняющаяся и неистовая тропосфера. На стыке этих столь разных царств возникают сильные, мощные и быстрые струйные течения, в которые выливается выдавливаемая наверх энергия тропосферы. Это жестокие, злые и неистовые ураганные ветры огромной силы. Их скорость начинается со ста километров в час, или тридцати метров в секунду. Это скорость ветра, на которой заканчивается работоспособность антенных ромашек «Жемчуга» во время ветрового ада на Лызыке; нормальная же скорость этих потоков более чем вдвое больше, двести пятьдесят километров в час, а порой и более трёхсот-четырёхсот в субтропических зонах. Только тот, кто прыгал из Ил-76 с парашютом, и после короткой пробежки по хвостовой рампе выходил из зоны хвостового аэродинамического затенения в открытый поток, сможет рассказать вам, каков удар этого потока, срывающий сапоги, часы, оглушающий и ошеломляющий.

Этот поток набрасывается на боеголовку с огромной силой и неистово толкает её вбок все время, пока она в нем находится. Отброшенная далеко в сторону, отнесённая от своего первоначального пути, боеголовка вырывается из лап этого струйного течения только для того, чтобы в неё вцепился ветер верхней тропосферы, поджидающий её снизу. Бедняжка попадает в царство тропосферных ветров, словно в обширную котловину, наполненную стаями рыщущих волков. Ветра верхней тропосферы дуют под совершенно другими углами, независимо от струйных течений, о которых и не подозревают. Но тоже с большой силой, сдувая боеголовку уже в другом направлении. На средних высотах на неё устремляются другие ветры, затягивающие боеголовку к иным сторонам горизонта. А чем ниже, тем медленнее скорость боеголовки, дольше времени она проводит в этих ветрах, да и ветры становятся всё плотнее, не умаляя своей силы надавливания. Небо властно охотится на боеголовку всеми тиграми своих просторов. Потоки футболят её корпус, словно футболист мяч, играют с ней, как кошка с мышью, мотая из стороны в сторону. Небо всегда забавляется с теми, кто решился без спросу пройти его тропами.

После всех этих толканий, унесённая ветром, запутанная, сбитая с пути боеголовка падает совсем не туда, куда она упала бы сквозь неподвижный на всех высотах воздух. Лёжа на земле в стороне от точки падения сквозь неподвижную атмосферу, боеголовка показывает тем самым общий итог нападений всех ветров во всем небе, через которое она прошла. Этот итоговый ветровой снос точки падения называется сносом баллистического ветра – накопившегося ветрового воздействия на баллистический объект при полном прохождении атмосферы.

Ветры в небе переменны, и общая картина их возлежания на разных высотах меняется в зависимости от времени суток и времени года, географического района, и других факторов.
Поэтому баллистический ветер для каждой точки Земли и времени свой, с такой-то вероятностью. При прицеливании ракеты в заданную точку Земли, введении компонентов полетного задания в её систему управления, поправка баллистического ветра также может вводиться в составе этого полётного задания – для повышения точности попадания. Поэтому раньше, до появления мощных метеоспутников со специальными радарами, пронизывающими сразу всю толщу воздуха и измеряющими ветра на всех высотах, знания баллистического ветра в точках наиболее вероятных целей были секретными и являлись объектом специальной охоты. И лишь написанный далеко в небе изогнутый иероглиф следа напоминает об этих знаниях.

"От Ой-тограка до выселка Ясулгун дорога пролегает по саю, покрытому местами узкими песчаными грядками. К северу же от дороги тянутся высокие песчаные гряды Ой-яр-кум. Переезд из Керии в Нию почти по сплошным пескам в ветренную погоду бывает небезопасен. На половине пути между Ой-тограком и Ясулгуном наш проводник указал близ дороги кости людей, шедших из Черчена в Керию и погибших от сильной песчаной бури в этом месте. Путники были засыпаны песком, под которым трупы их лежали долгое время и разложились. Потом ветер обнаружил их, и тогда только узнали о гибели этих несчастных людей."

М. В. Певцов
"Путешествие в Кашгарию и Кун-Лунь"

Вононо про какой ветер Акстисья намекала, про северный.....а Куэнка так художественно написал про ветра...лучше в такие не попадать. [quote=Манупорт;47317933] Именно поэтому летит дозвуковой самолет – сверху его крыло из-за выпуклости поверхности крыла обтекается быстрее, чем плоскость крыла снизу; из-за этого (виват магистру Бернулли!) на выпуклой верхней части крыла давление воздуха ниже. Это снижение давления сверху крыла и «подсасывает» самолет за крыло, держа его в воздухе. [/quote]Вот это очень интересно))

У нас самый противный северо-восточный. Всегда сильный. Зимой холодный, пронизывающий, снижающий ощущаемую температуру на 5-10 градусов. Бора тоже он. Летом иссушающий, жаркий, пыльный, снижающий влажность до 15 процентов, высушивающий и листья и глаза...

[quote=Alisalisa;47319703]Вот это очень интересно))[/quote]

это школьный курс физики вообще-то...

663-Корица >Но преподы то разные...))))

[quote=Манупорт;47317938]Снегопады сменяли друг друга по виду и интенсивности – иногда из воздуха неслышно и медленно оседала какая-то лёгкая морозная взвесь, иногда падали редкие крупинки, иногда снежинки, вплоть до крупных. Усиления снегопадов могли происходить не только в метели, но и в полный штиль, до такой интенсивности, что снег валил сплошной плотной стеной, поглощая любые звуки и стирая, словно ластиком, все детали местности.[/quote]
Господа! любите ли вы снег так как люблю его я? :-)

Куэнке - спасибо огромное!
всем привет!

665-_Акстисья >Очень любим.....на картинке любоваться...
Наверное к снегу надо привыкнуть, тогда можно его полюбить, чтобы покататься на лыжах или поиграть в снежки....

Зима медленно проплывала над пространствами, и находившиеся здесь тоже плыли в этом нескончаемом океане зимы, месяцами, как первые мореплаватели, пересекавшие бесконечный Тихий океан. Лежавший неподалёку, кстати. Неделя за неделей не было видно никаких изменений в природе и окружающей обстановке. Красные закаты и тихие морозные рассветы, метели и тишина Снежного Безмолвия, горы выпадавшего снега и мутное дневное солнце в слоистом флере, затягивавшем небо – всё давно стало знакомым, привычным, само собой разумеющимся, и в силу привычки уже не вызывало таких эмоциональных реакций, как прежде. Долгая зимовка, со всеми атрибутами отделённости от большой земли, вылепила из бойцов опытных зимовщиков. Колорит этой зимовки, который, конечно же, был разлит вокруг в прежней мере, нисколько не умаляясь, и который привёл бы в волнение какого-нибудь новичка, заброшенного на недельку на пункт, уже не вызывал впечатлений и словно затушевался ровной и плотной тушевкой обыденности.

И даже посещало иногда странное ощущение – как будто жалко было расставаться с зимой. С привычными снегопадами, бодрящими метельками, великолепием зимних закатов, хрустом снега и свежими морозцами, в которые так отлично дышится. Со всем этим уже так сжились, что минусы перестали ощущаться в силу привычки, а с плюсами жалко расставаться. Так таёжный житель не хочет покидать родную тайгу, несмотря на тучи комаров, к которым он давно привык и практически не замечает их. Психологических срастившись с зимой, было чуточку грустно расставаться с ней.

В какой-то момент к нам точно так же пришла географическая весна, оттуда, из океанической полуночи. Но в течение весны мало что изменилось – она была лишь продолжением зимы, её второй ступенью. Те же метели и снегопады, те же затишья, снеговая равнина, заячьи тропы, редкие крики ворон. Весна была похожа на зиму полностью вся, от первого своего дня до последнего. Хотя, если присмотреться, небольшие изменения всё же происходили во время долгого плавания через снега весны.

Апрель на Камчатке всегда отличается солнечной погодой. Всё же рост подъёма солнца над горизонтом не остановить, как и движение к смерти; лучистый поток термоядерных фотонов нашего светила постепенно увеличивался с каждым днём. Воздух потеплел, и теперь ноль градусов и небольшие положительные температуры были частыми гостями. Свежевыпавшие снега уже не так долго лежали мягкой пуховой периной, как прежде; воздух потеплений и солнечная радиация дружно и быстро полировали снеговую поверхность. Снега стали сильно блестеть. От этого блеска уставали глаза и чернели лица, покрываясь особым, характерным камчатским снеговым загаром. Он напоминал горный загар и имел с ним одинаковую природу возникновения. Кожа воспринимала поток ультрафиолета с двух сторон: прямые падающие лучи и отражённый от снега ультрафиолетовый поток. В удобное время многие улучали десять-пятнадцать минут и подставляли под потоки света оголенные торсы. С таким же оголенным торсом кто-либо иногда ложился в оттепель в мягкий от поверхностного таяния снег и лежал минуту-две, как в перине. Было совершенно не холодно. От стен здания после солнечного полудня стало веять теплом – слегка, еле-еле, но уже чувствовавшимся. С этого момента появились тоненькие крошечные сосульки и началась первая капель.

Снега, однако, продолжали расти, и достигали сейчас своей наибольшей толщины. Начинавшееся тепло ещё не могло препятствовать или остановить рост сугробов, которые смыкались не только с козырьком крыши, но и залезали местами на саму крышу. Проходы, которые периодически откапывали, давно превратились в глубокие ущелья высотой два-три метра, а возле крыльца, за счёт выброшенного снега, и четыре-пять метров. Ровные стены огромной траншеи, время от времени срезаемые лопатами, позволяли отлично видеть стратиграфию снежных слоев. Снежные наверху, в середине отложений эти слои имели вид плотно слежавшегося фирна, а внизу, у земли, залегали пласты рыхлого и сыпучего, многократно перекристаллизовавшегося льда, напоминавшего очень крупный кварцевый песок с удлинёнными шестигранными призмочками ледовых песчинок. Впрочем, этот сыпучий ледяной песок, чтобы увидеть, надо было откапывать в стороне – стенки наших пешеходных шурфов полировались тёплым воздухом и забивались снизу свежими порциями выпадавшего с неба обычного снега.

Таков был апрель - месяц динамического равновесия между летом и зимой, снегом и солнцем, холодом и теплом, ростом сугробов и таянием. Снега достигли вершин своего развития, и почивали на них; солнце же начинало тренировки будущего штурма этих вершин и подготовку к своей грядущей победе.

В мае равновесие постепенно стало сползать в зону тепла. Снега начали потихоньку, незаметно оседать – как-то неожиданно показалась из снега уже забытая железная верхушка двухметрового ограждения вокруг территории технического здания. Впервые при откапывании дорожек от снега был срублен утоптавшийся под ногами лед, и непривычно большими чёрными мокрыми пятнами на очищенных участках зияла асфальтовая масса – странная, давно забытая штуковина. Участки расчищенного асфальта были зримым признаком того, что пришло время перемен. Сосульки к этому времени выросли, и уже привычно истекали пулемётными очередями капель, пробивавших под собой узкие ленты мокрых разрезов в снегу.

Стволы каменной берёзы, и без того покрытые сплошными чёрными наростами разломов коры так, что напоминали старую кору сосны, в отсыревшем виде казались облепленными свежим чёрным углем. Вокруг стволов деревьев в лесу, мокрых и почерневших, стали вытаивать глубокие воронки в снегу. Эти воронки более чем полуметровой глубины затрудняли подход к берёзам. Подход был нужен для того, чтобы установить на этой скошенной поверхности снежной воронки банку для сока. Сок у берёз пошел, когда снег ещё лежал толстым слоем. Это было несколько необычно, но установленные вечером прямо в снег трёхлитровые банки утром обнаруживались полными сока. Много думалось над этим феноменом. Здесь не было вечной мерзлоты, и земля была замёрзшей лишь немного сверху, и слегка. Отсутствие морозов ниже тридцати градусов усиливалось громадной толщиной укрывающих снегов, и поэтому грунт не должен был существенно промерзать. С майским потеплением на этот грунт могли уже поступать и талые капельки с температурой ноль градусов, растворяя верхнее почвенное замораживание. А ведь корневая система берёзы уходит гораздо глубже, в незамерзшие слои. В самих снежных толщах температура тоже была уже околонулевая – дневной прогрев порождал таяние, осуществлявшее теплоперенос жидкой водой тепла вниз, на всю массу снегов. Так, жидкими каплями и пропитыванием, выравнивалась температура снежной толщи до нуля – все ближе и ближе к грунту, пока весь снег на всю глубину до земли не термостатировался на нуле Цельсия. Дальнейшая пропитка поступающими сверху порциями воды вызывала уже его таяние, расходование, и оседание.

И в это время ствол берёзы начинает жарить с утра до вечера солнечными лучами, все сильнее и на большем протяжении: воронка в снегу удлиняет прогретую зону ствола, от этой прогретой зоны, собственно, и образуясь. Даёшь сок! И сок тёк, обильно и уже даже и по ночам. Значит, всё - весна, братцы!

В конце мая и в июне солнце светило с настоящей летней силой, но за счёт своих накопившихся запасов снег отступал медленно, поглощая огромные количества тепла на своё таяние, и не выпуская почву на воздух, чтобы прогреться выше нуля. Но всё же процесс шёл. Первыми достигли земли снежные воронки у деревьев – они трансформировались в метровые круги оттаявшей земли вокруг ствола, блестящие мокрой чернотой прошлогодней листвы. Круги эти ширились и сливались у рядом растущих дерев в вытянутые чёрные проталины, обнимающие стволы. Появились первые протяжённые полосы темной земли. Снег при этом, однако, не чернел – он оставался таким же девственно белым, каким и выпадал. Видимо, из-за отсутствия загрязнений. Так что обычные штампы про почерневший, весь ноздреватый от выбоин, грязный, грязно-серый, и прочих оттенков грязности снег – это не про наш пункт. Поскольку не было никаких частиц грязи на снежной поверхности, то не было и ноздреватости, порождаемой протаиванием этих грязевых частичек. Снег оседал и уходил в небытие, как и жил, ровным плотным белым ковром, разве что рыхлым от пропитавшей его талой воды. Лишь редко где упадёт на его искрившуюся каплями, наклонную к проталине поверхность, случайная веточка или почка.

...На первомайские праздники не занятый на дежурстве личный состав озадачился генеральным откапыванием зданий от снега. Здесь, на Лызыке, можно было увидеть снежность Камчатки во всей её мощи. Двухэтажные здания были засыпаны снегом по самую крышу. Многие здания и строения были полностью погружены в снежные напластования. Всюду властвовало снежное царство третьего измерения, высоты. Стоя на поверхности снега, иногда можно было доставать рукой верхушку восьмиметровой антенны радиостанции, поднимаемой из автомобильного кунга.

Настолько огромную массу снежных наносов видеь пришлось впервые. В Ключах, на «двадцатке», такого не было. Но участники снежной войны уже прошли многомесячную школу снежных диггеров, и имели достаточную подготовку, чтобы вступить в борьбу. Хотя техника работы тут была иная - высотная. По уступам в снегу нужно было забираться на высоту нескольких метров, до пяти-шести, как на скалы, чтобы оттуда, сверху, отделять от снежного массива лопатами и ломами огромные глыбы слежавшегося снега и сбрасывать вниз. Это была техника каменоломен. Внизу глыбы разбивались на куски, уносились на носилках куда-то за здания и там выбрасывались на начинающийся склон. Так срывали лопатами уступ за уступом, отодвигая высокую вертикальную стену снежного наноса к периферии и освобождая плац. Здания раскапывались траншейно-шурфовым методом. Вдоль стены здания, прямо от крыши вниз, рыли длинную узкую траншею, прилегающую к стене. Позволяющую протиснуться в неё и продолжать её дальше вдоль стены. Постепенно углубляя дно траншеи и проводя её все дальше, доходили до окон под нашими ногами. Дальше окна поднимались уже по пояс, потом окна были на высоте головы, и так постепенно, рано или поздно, вместе с траншеей доходили до грунта. Вид со дна траншеи напоминал вид со дна ледовой трещины, или расщелины, точнее ранклюфта – далеко вверху полоска неба, а человек зажат между двумя стенами. Скальной заиндевевшей, в крупных снежных кристаллах стеной здания, от которой веяло холодом, и соседней чисто снеговой стеной из плотного слежавшегося снежного массива. Иногда пробивали шурфы над крылечками подъездов. По мере опускания шурфа вначале показывалась крыша крыльца, затем из снега пробивался свет лампочки над входом, и потом уже шурф опускался до входной двери и в конце обнажал само крыльцо входа в подъезд. После чего одна сторона шурфа раскапывалась далее, превращаясь в подобие наклонного пандуса для входа в подъезд сверху, с поверхности снега.

Позвольте, а как же попадали в здание, если вход засыпан? – спросите внимательные вы. Через входные тамбуры на крыше. Дома были оборудованы такими входами сверху. Тамбуры напоминали гипертрофированные слуховые или чердачные окна. Летом они были нефункциональны, но во второй половине зимы приходило их время; за весну же обильные снегопады зачастую делали эти тамбуры на крыше единственным способом выхода наружу.

Откопанные стены зданий продувались тёплым майским воздухом и начинали потихоньку прогреваться. Траншея проводила тепло и к замёрзшей стене, и в снежный массив. Просыхающая стена уже своим радиационным теплом отодвигала сантиметр за сантиметром дальше от себя снеговую стену. Тем самым здания не пропитывались талыми водами при таянии снегов, и их освобожденные от ледяного плена стены прогревались и просушивались заглядывающим майским солнцем. Позже, с понижением высоты снежного напластования, солнце заглядывало уже и в сами окна, освещая и нагревая полы и внутренности помещений. Так здания возвращались к полноценной жизни на летне-осенний период. Раскапываемая площадка постепенно приобретал более жилой, просторный, весёлый вид. Ходить по возникшим свободным пространствам, очищенным от снега, было приятно. От траншейного образа жизни, напоминавшего, наверное, первую мировую, народ переходил к простору свободных площадей, от которых успевал отвыкнуть.

Погода была в основном солнечная. Но изменения могли произойти в любое мгновение. Помню, как на девятое мая, День Победы замполит рассказывал бойцам на плацу о скоротечности и внезапности изменения местных погодных условий. Сияло солнце, небо светилось глубоким темно-синим сапфировым тоном, дуновений воздуха не было. На плацу собрали свободных бойцов, чтобы идти в кино. После просмотра короткого фильма народ повалил на улицу – сразу прямо в тугую серую крутящуюся снеговую круговерть. Ни неба, ни горизонта, ни окрестностей – метель лупила от души. Так слова опытного местного, казавшиеся все же некоторым преувеличением, подтвердились буквально воочию, тут же, не сходя с места, максимально наглядным уроком.

Основным агентом зимы в ... был снег.

Начиналось всё на плацу перед зданием. Снегопад за снегопадом покрывали поверхность плаца белыми наслоениями. И так же методично эти наслоения чистились бойцами. Для этого применялись два вида орудий – большие снеговые лопаты из дюраля, и специальные снегоуборочные щиты из фанеры. Щит представлял собой фанерный лист метр высотой и полтора метра длиной, с обитой жестью нижней кромкой; по бокам фанерного листа прибивались две больших палки – ручки. Иногда такой щит делался полностью из листа дюраля. Это был большой скребок для снега. Толкал его перед собой, как лопату бульдозера, боец или два бойца (смотря по величине щита), по одному с каждого края щита, удерживая его наклонно за прибитые по краям шесты-ручки. В это время ещё один, третий боец, тянул щит вперёд за прикреплённые к нему верёвочные лямки, как бурлак на Волге. Таким образом, экипаж такого мини-бульдозера отгребал снег к краям плаца. На плацу, расчерчивая его чистыми дорожками, трудились одновременно несколько таких «экипажей».

А на краю плаца разворачивалось своё действие. Периферия плаца напоминала склон горнодобывающего разреза. Или ступенчатую грань египетских пирамид в процессе их строительства. Здесь применялась основная снегоуборочная техника, под названием БСЛ-140. Это название расшифровывалось как Большая Совковая Лопата с длиной ручки сто сорок сантиметров. Работая такими лопатами, периферийные бойцы плаца отбрасывали снег вверх и в сторону, ещё периферийнее, на высоту человеческого роста. Там образовывался большой уступ из выброшенного снега. На вершину этого уступа также взбирались бойцы с лопатами и отбрасывали снег ещё дальше – формируя третий уступ. К середине весны и на него уже взбирались отважные бросальщики снега, выбрасывая снег ещё дальше вверх и в сторону.

Таким образом, постепенно создавалось целых три уровня отбрасывания снега, располагавшихся концентрически вокруг площадки плаца. На каждом из трех уровней работали бойцы с лопатами, бросая снег с плаца на первый уступ, с первого на второй, а позже и со второго на третий. Это была масштабная, можно сказать эпическая картина. Амфитеатр со вскочившими на ноги зрителями. Приветствующими сражающиеся внизу тройки щитовых гладиаторов. Она повторялась довольно часто, а после сильных снегопадов принимала особенно внушительный, плотный, насыщенный вид – практически все свободные бойцы направлялись на эту большую массовку.

Снега хватало. «Его всегда находилось» для расчистки. Тем более что засыпал он не только плац.

Рано утром, темным-темно, пока рота бегала на зарядке, несколько бойцов отряжались для очистки от снега дорожек. Иногда гарнизонных, иногда в детском саду. Воины вообще шефствовали над детским садом в части помощи со стороны грубых солдатских рук. Чистка от снега дорожек в детском саду была обычной утренней процедурой. Так же стандартно бойцы тащили продукты для детского сада со склада в детсадовскую столовую, под предводительством сотрудницы столовой. Под жёлтым светом тусклой лампочки над заснеженными крутыми ступеньками входа на склад тётя из детсада отпирала замок. Двое защитников Отечества брали за края из картонной упаковки тяжеленную прямоугольную плиту из двух-трех смёрзшихся палтусов – размером со столешницу письменного стола. И, дотащив, словно гружёные носилки, к детскому саду, втаскивали её в кухню садика.

Как-то, уже весной, несколько бойцов забрались на плоскую крышу детского сада, чтобы счистить скопившийся на ней за зиму ледник. Пришлось, после предварительной расчистки лопатами покрывающего сугроба, долбить ломами пласты слежавшегося льда почти полуметровой толщины. Под ним, словно озеро Восток в центре Антарктиды, находилась обширная подлёдная лужа из воды, растопленной теплом крыши. Взломав покрывающее оледенение огромными полосатыми глыбами и сбросив их с крыши, воины сгоняли эту лужу совковыми лопатами с края крыши. Наконец, потоки воды отхлестали вниз и закончились. Выполнив свою задачу, подобно Гераклам, бойцы спустились с крыши. Наработавшиеся, надышавшиеся свежим морозным воздухом.

В виде разовых работ бойцы могли зачистить от снега и ещё что-то где-то. Кусок дорожки, дороги, подъезд к складу, и прочие мелочи. Как-то чистили окрестности бани на краю городка. Война со снегом была неотъемлемой частью местного образа жизни. Хотя, надо сказать, по высоте снежных отложений «двадцатке» было далеко до «точек» - например, Лызыка. Но зато и к весенним раскопкам на Лызыке ключевская практика позволила подойти уже опытными, тренированными снегоборцами. Спокойно, взвешенно, с тренированным прицелом к сразу оцениваемому масштабу предстоящих работ, от того, что вот теперь – уже действительно всерьёз...

Как ни странно, работы по чистке снега воспринималась с положительно, особенно когда все привыкли к ним. Заряд физической работы на свежем морозце сочетался с неким внутренним удовлетворением от расчистки путей и площадей, проходов и стен. Есть что-то в этой чистке от снега глубокое, психологически правильное, хотя и безотчётное; словно некая медитация, некая модель более глубоких внутренних явлений, имеющих аналоги в грубом физическом мире с его чисткой снега.

И вместе с тем расчистка снега была лишь одной стороной взаимодействия с этой стихией. Только чисткой снега дело не ограничивалось. Иногда бойцы были и архитекторами, и снежными строителями. В полной мере это происходило в несколько предновогодних ночей.

[quote=Манупорт;47321681]Иногда бойцы были и архитекторами, и снежными строителями. В полной мере это происходило в несколько предновогодних ночей.[/quote]
Художниками еще) одна из воинских частей в Алыкеле (Норильск), приказ командира: Сделать снегурочку и чтоб она - улыбалась! сколько-то часов мучений, снег не лепится - мороз, получился только снеговик )) муж служил двухгодичником там

[URL=http://smayliki.ru/smilie-1110416007.html][IMG]http://s18.rimg.info/669ef8aa304073252e9df0e714c53e86.gif[/IMG][/URL]Читаю про снег, а за окном дождь вовсю идёт.
Манупорт, очень интересно написали про снег))))

"Надо сказать, погодка там не зимняя.)) Метеостанция в Титусвилле показывает + 14 на семь утра, и +24 после полудня. Жарко будет, буквально. Запахи летние, цветы кругом. Бугенвиллея большими сочными малиновыми купами - она всегда цветёт, круглогодично. Но не пахнет. Пахнет пятилепестковая гардения, её белый цветок на тёмно-зелёных кустах там тоже часто встречается, но она привозная с Полинезии.
Чем всегда был прикольным этот космодром - ну не Байконур по морозам ни разу.)"

А в окно светит Суперлуна....

Вот ещё. -)) притащила)

ну ладно, пока откланиваюсь, убегаю

674-Тот самый майор >Не притащила, а подняла тему, аж на третью страницу упала.

Майор наверное с Куэнка бизона запечённого в духовке доедают под виски или коньячок....

Проснулась рано, перелистала про Полинезию, перечитала.
Всем добренькое утречко. пойду фотать синее)) с бывшей однокурсницей у нас такая забава "Цвет настроенья - синий" :)

И спасибо небесам, судьбе и этому форуму за знакомство с Куэнка.

Спасибо на добром слове, Майор! Случались в жизни всякие эпизоды, я тут, в общем, и не при чем. Просто следовал пути и выполнял задачи. Наблюдения, конечно, попутно прилагаются.)

677-Тот самый майор >А я стихи перечитываю часто, неравнодушна.
679-Куэнка >За это время новых стихов нет у вас?