Потом моё первое дежурство по рейду. Два вахтенных: наш – Иван Оленчук и флотский Косяк, затеяли играть в войну. Бегают по катерам – бух! бух! – стреляют. Ваня с пустой ракетницей, Косяк с заряженным карабином. Для острастки даже затвор передёрнул. Я что флотскому скажу? На Оленчука наехал:
- Кончай баловаться.
Никакой реакции - не я ему авторитет.
Пошёл к боцману жаловаться. Теслик:
- Иван, сниму с наряда, а вечером опять заступишь.
Подействовало – угомонились. Зашли к нам в ходовую. Косяк коробку магазина отстегнул, покатились по столу патроны. Ваня кинулся собирать:
- Ой, патрончики!
Косяк нажал спусковой крючок. Оставшийся в карабине патрон бабахнул. Пороховыми газами Оленчуку по глазам. Ваня закрыл лицо ладонями и вприпрыжку из ходовой. На выстрел боцман прискакал:
- Как это получилось?
Косяк косится на карабин, боится в руки брать:
- Н-не знаю. Бахнул….
- А ты чего? – боцман теребит меня за плечо и, проследив мой взгляд. – О, чёрт!
Маленькое круглое отверстие чуть выше стола чернело в переборке. За ней – радиорубка, излюбленное место для письмописцев.
- О, чёрт! – боцман из рубки, следом я. Бежим, будто в пятнашки играем, а в мыслях одно – сколько дадут?
Перевели дух у закрытой на амбарный замок двери радиорубки. Ладно, пока без жертв. Но ещё не обошлось. В радиорубке аппаратуры понатыкано – мухе негде сесть, а тут пуля стальная. Каких бед натворила? Оленчук уже проморгался, бежит с ключом. Ручонки тоже ходуном ходят – с замком справиться не могут.
Пуля прошла в миллиметре от индикатора, тюкнулась в противоположную переборку, обессиленная и сплющенная лежала в кресле радиста. Оленчук цапнул её в горсть.
- Шнурок продень и таскай на шее – посоветовал боцман. – Будешь помнить о Русском острове.
Ваня выкинул трофей за борт – к чёрту такие воспоминания!
Косяк плетётся, карабин на плече:
- Блин! Мне же за патрон не отчитаться. Анатолий, сходи к Цыремпиле, попроси - у него всегда есть.
Нашёл боцмана-бурята, объяснил ситуацию. Тот – будто в порядке вещей - достаёт из кармана робы боевой патрон калибра 7,62 со словами:
- Передай Косяку – после отбоя два раунда по пять минут.
- Всё, он меня убъёт, - незадачливый вахтёр и патрону не рад.
Зимой мы познакомились с девушками. Вернее, он познакомился, а потом для меня пригласили подружку. Ну, ничуть не увлекла. Да и обстановка….
Косяк:
- Сейчас отдежурим, оружие сдадим и в самоход до девочек.
- Валяй, - говорю. – А мне не в чем.
Действительно, на мне синяя роба и штормовое платье – куда в таком наряде? Так и дружили, в беседке над береговым обрывом. Девчонки время коротали перед танцами в ДК офицеров. Однажды пришли весёленькие и нам вина прихватили – две бутылки по 0,75 л. Выпили. Всем захорошело. Девчонки в гости зовут. Косяк не против, а я на своём.
- Оставляй карабин, - говорю.
Хохол упрямый:
- С ним надёжней.

И ушёл. Дальше было так. Притопали втроём к двухэтажному деревянному строению. Девчонки говорят:
- Все удобства на дворе, так что….
Они вошли, Косяк задержался. А когда сунулся в подъезд, понял, что не помнит номер квартиры. Обошёл оба этажа – все двери заперты. Вышел под звёздное небо на окна взглянуть – не светится ли какое? Светит. Вернулся в подъезд, прикинул дверь, только кулаком нацелился стучать, она сама открывается. На пороге парочка: он одетый, она в неглиже – целуются на прощанье. Поблазнилось что-то Косяку, да и во хмелю он был, чтоб разумно рассуждать. Рвёт карабин с плеча:
- Хенде хох!
Мужик руки вздёрнул, а женщина с писком за дверь скакнула. Потопали. Мужик впереди – руки над головой, Косяк сзади – карабин в руках. Кого взял? За что? Куда ведёт? Одно помнил – граница рядом, и надо быть начеку.
Отконвоировал безропотного мужика в беседку свиданий, меня свистнул. Поднимаюсь на утёс, а уж женщина, одевшись, бежит выручать возлюбленного.
- У меня он был, товарищи матросы. Отпустите….
- Дура…, - мужик сквозь зубы.
Она:
- Эдик, как ты можешь?!
И в слёзы.
Косяк:
- Вызывай погранцов.
Я:
- Щас, только юбку поглажу нижнюю. Тащи его в свою караулку.
Косяк:
- Ваши документы, гражданин.
- Нету. А что я натворил?
- Пройдёмте.
Они ушли из беседки, мы остались. Женщина плакала, я ею любовался. Ей под тридцать, но никакого сравнения с дебёлыми тёлками, час назад угощавшими нас здесь вином. Она миниатюрна, изящна и несчастна…. Что ещё требуется, чтоб понравиться мужчине?
- Любовник? – спросил, чтоб не молчать.
- Вам какое дело?
Сейчас она уйдёт, осушит щёчки и уйдёт. Оскорбленная, униженная, но прекрасная в своей беззащитности женщина.
- Почему так в жизни бывает? Он вас предал, оскорбил, оттолкнул…. За что вы его любите?
- Вам что за дело?
- Хочу понять, почему выбирают подлецов? Слаще любят? Больше обещают? Полюбите меня, и я, клянусь, никогда не пожалеете.
- А сколько вам лет, человек с ружьём?
- Вполне женитьбоспособный возраст.
- Какой? Какой? – она хихикнула, забыв свои горести. Тронула ладонью мою щёку. – А ты ничего…. Но на сегодня приключений хватит.
Побрела прочь, красиво ставя ноги на высоких каблуках. Сдёрнула платок, и роскошные волосы рассыпались по плечам. Снег падал на них, на её следы, улицу, на весь огромный мир, в котором никак не находилось счастье моё.
На третьем году службы Косяк залетел – попался на воровстве. Мы не были с ним настолько близки, чтобы знать всю подноготную истории. Может, это у него случайно вышло, может, крал всё время и однажды попался. Как знать? Его исключили из комсомола. Годки лишили его привилегий старослужащего, заставили мыть посуду и пол в команде. Травили на него молодёжь – в основном чурок. Был такой случай.

Косяк в умывалке потеснил от крана новобранца. Увидел кто-то из годков.
- Таджинов, ты это, кому уступаешь? А, ну-ка, развернулся и врезал. Вдарь – кому говорят!
Матрос Таджинов кулаки перед узкими глазами выставил и на Косяка. Витёк двинул чуркмену в подбородок – тот с копыт. Годки не унимаются.
- Ну, ничего, ничего – сразу не получилось – давай ещё раз. Эй, Рамкулов, помоги земляку.
Вот уже два урюка наседают на Косячка. Витёк полотенце на плечо – бац! бац! Один летит в кабинку на очко, другой в коридор. Тому, кто в коридор кувыркнулся, годок снимает топор с пожарного щита:
- Мочи, братан!
А у «братана» кровь из носа и челюсть набок - он с топором на годка, тот в бега. Промчался новобранец с Крыши Мира по команде с оружием своих предков, и опустело в ней – кто за дверь, кто под кровать. Только Косяк с полотенцем на плече прошествовал к своей тумбочке, и взглядом не удостоив Али-Потрошителя. Нет боцмана Цыремпилова - некому сравниться с Косяком в мордобое. Вот и отомстили годки, сунув в мазутную бочку…. Слабаки.
Нептун с братвой, покуражившись над моряками, объявил о начале соревнований. Наш новый замполит старший лейтенант Переверзев заявился везде – в том числе и в гонке на яликах. Мы вернулись на катера, чтобы принять надлежащий вид, то есть переодеться. Снегирь водкой угощает. Приняли на грудь в честь праздника. А не следовало бы, тем более перед гонкой. В ялике вёсла не параллельны - одно ближе к носу, другое, соответственно, к корме. И ещё руль на транцевой доске. К нему мы Захарку посадили, как самого лёгкого. Экипаж хотели составить из дембелей, но Лёха Шлыков был на границе, и третьим стал Витя Иванов. Он здоровяк, ему место за кормовым веслом, а он на баковый усёлся – как гребанёт-гребанёт – у меня сил не хватает посудину по курсу гнать. Из оголовка вышли – я сдох, и ялик на месте закрутился.
Витёк:
- Ну, ты, Толян, что?
- А ты сядь сюда и попробуй….
- Давай.
Мы встали, меняться местами и перевернули лодку. Ялику что – он пробковый. И вёсла деревянные. А уключины утопили. Вот флотский сундук ругался. Захарка смехом зашёлся, плавает и гогочет, того и гляди, пузыри пустит. На берег выбрались, замполит к нему:
- Старший матрос, идите на катер – вы пьяны.
- Кто пьяный?
Я Захарку под руку:
- Иди-иди, Санёк. За версту видно, что ты …. Не зарубайся.
Братва пограничная, отчаянно болевшая за нас, теперь беспощадно освистывала. Отправляясь в гонку, мы оставили их гораздо трезвее. Развезло или добавили? Однако, рано расслабляться – нам ещё в волейбол играть и канат перетягивать.
Новый наш замполит был классным волейболистом – когда в базе стояли, всех на площадку выгонял. У некоторых неплохо получалось. Например, у меня – разводящим под сеткой.
- Агарков, пас! – орал замполит.
- На, мочи…
И он мочил мои «свечки» у сетки.
Флотские, те всё больше в футбол, и у нас была надежда выиграть главный приз – жареного поросёнка. Только вот не перебрали ли ребята в честь праздника? Ну, ясный перец, перебрали – ни мяч принять, ни пас дать – никакой игры. Зрители – в день открытых дверей гражданских много набежало – потешаются над нами. А и нам весело – праздник же! Замполит зубы стиснул:

- Играй только на меня.
И атакует со второй линии. Свисток. Мяч не засчитан. Судил сам командир части капитан-лейтенант Михайлов. В толпе болельщиков горячился Герасименко. Он в гражданке и пьяней вина.
- Судью на мыло! Михайлова на рею!
Каплей шутки не понял:
- Уймитесь, мичман, или я вас удалю из части.
- А где ты мичмана увидал?
Михайлов Переверзеву:
- Уймите ваших болельщиков, иначе я сниму команду с соревнований.
Замполит с площадки выскочил и толкнул командира ПСКа-68 в грудь.
- Иди, проспись.
Герасименко сел в пыль и возмутился:
- Ты это что, сынок, ручонки распускаешь?
Переверзев вернулся на площадку и перекинулся взглядами с Михайловым. Когда Николай Николаевич ринулся за сатисфакцией, по команде каплея два дюжих моряка завернули ему руки за спину. Он хрипел, едва не касаясь носом колен, матерился, но двигался в определённом направлении. Через пару-тройку минут ворота флотской части за ним захлопнулись.
Игра продолжилась, но….
На балкон двухэтажки, соседствующей с забором части, вышел Николай Николаевич Герасименко, с ружьём в руках. Это был его дом, его квартира, его балкон и даже его ружьё, заряженное, наверное, его патронами.
- Эй, старлей, будь ласка, отойди в сторонку, чтобы я других не зацепил.
Визг и паника среди гражданских лиц. Отдать надо должное – моряки мужественно сдержали угрозу.
- Играем, играем, - уговаривал судья. – Он не посмеет.
- Эй, Михайлов, - вещал с балкона Герасименко, - второй патрон для тебя.
Мы играли, поглядывая на соседний дом. Вот рядом с командиром ПСКа-68 появился мичман Мазурин. Ружьё с глаз пропало - сундуки обнялись.
- Эй, Михайлов, заходи, выпьем, а этого салабона с площадки гони - всё равно проиграет.
Балкон опустел. В волейбол мы проиграли. Канат не перетянули. Впрочем, в этой интеллектуальной забаве моряков я не участвовал. Притопали с волейбола и увидели картину достойную пера Рембрандта – дежурный по пирсу, сидя на сходне, травит в воду лишнюю пищу.
- Чего-то съел, - предположил Витя Иванов.
Но глазки выдали боцманёнка с 68-го – что-то выпил.
Переверзев сорвал с него повязку:
- Где вахтенный? Кто обеспечивает?
Натянул повязку на мою руку:
- Разобраться, доложить.
Вахтенный матрос спал, уставший, на спардеке. Обеспечивал Мазурин, ныне выполнявший особую миссию по умиротворению мичмана Герасименко. Так что….
- Заступайте в наряд, - приказал замполит. – Поставьте вахтенного.
В наряд заступил, а вахтенного…. День Флота - люди настроились. После всех соревнований танцы - девчонок понабежало, из ДК ВИА притащился. Ну, праздник - чего говорить? Сижу на трапе один с двумя повязками, а на плацу у флотских музыка…

Отсюда слышу, как шуршат девичьи юбки…. Зримо вижу, как извиваются грациозные фигурки в потных ладонях моряков…. Эхма!
Гераська плетётся. Где Мазурин? Должно, пал жертвой зелёного змия, разоружая приятеля.
- Бдишь, салабон?
Вот такие наши отношения с мичманом Герасименко.
Нырнул в свою каюту, вынырнул с реактивными ракетами. Сигнальными, конечно. Вечерело. Салют будет, и сундук готовился. Сел неподалёку, косится:
- Тебе не дам, и не проси. Романов, подь сюды. На. За шнур дёрнешь - полетит. Да в харю не цель. Стой, на ещё. А тебе не дам….
Матрос Романов, молоденький кок с 68-го, прибежал с танцев чаёк поставить.
Переверзев идёт по оголовку. Герасименко столкнул меня с трапа:
- Ещё один салабон. Иди, приветствуй.
Замполит:
- О вашем недостойном поведении будет доложено комбригу. Сделаю всё, чтобы вас списали по служебному несоответствию.
Герасименко:
- Эк, куда хватил, списатель дребанный!
- Вы как разговариваете со старшим по званию? Как стоите перед офицером. Смирно!
- А я не на службе.
- Так нечего делать на катерах в таком виде. Марш отсюда! Вахта, удалите посторонних.
А у меня настроя нет, с пьяным сундуком артачиться. Однако, придвинулся к месту событий.
- Кто посторонний? Кто посторонний? Мичман Герасименко стал посторонним? Да ты, салабон, с мамкой в баню ходил, когда я штурвал в руки взял.
- Вахта! – брызжет слюной замполит. – Вон его!
Подхожу ближе:
- Николай Николаевич, не пора ли баиньки?
- Руки прочь, салабон!
В этот миг с берега дали залп осветительных ракет. Фейерверк! Раздались крики «Ура!», свисты ребят, визги девчат. Празднику завершение. У нас тоже. Романов, поварёшка необученный, пустил реактивную ракету в наши вымпелы расцвечивания. Вспыхнули заморские флажки. Я на катер – снимать, тушить. Дал пинка коку и отобрал оставшиеся ракеты. Вернулся на бак. С берега палят и палят ракетами – всё небо в красках. А на пирсе вцепились друг другу в глотки наши командиры. Хрипят, матерятся. Ну, ясное дело – ненавидят друг друга и говорят об этом вслух. Думаю, придушат один другого, или в воду шмякнутся оба и утонут - много ли потеряет Родина-мать?
- Ко мне вахта! – орёт замполит.
Щас! Меня только не хватало в вашей нанайской борьбе. Сел на сходню, расшнуровал ботинок, верчу ступню в руках.
- Ногу подвернул, товарищ старший лейтенант, ходыть не можу.
От хохлов нахватался словам и хитрости.
- Ссышь? Ссышь? – ликует сундук и теснит офицера к кромке пирса.
В какой-то момент старлей оставил горло противника, замахал руками, сохраняя равновесие над водой. На том и расстались. Герасименко поднялся на катер в свою каюту. Замполит учесал на берег.

Фейерверк закончился. Экипажи вернулись с праздника. Следом два погранца с автоматами - мичмана Герасименко просят пройти на берег. Сундук высунулся из каюты, оценивая обстановку. Минута была сверхкритическая. Знал я взрывной характер командира ПСКа-68, вполне допускал, что тот в плен не захочет сдаваться. В каюте у него личное оружие экипажа, а в голове – чёрте что…. Но Николай Николаевич после минутного размышления захлопнул люк каюты, закрыл на ключ и спустился по сходне. Орлами кинулись погранцы на человека в штатском. Вот это они зря сотворили - сундук шёл безропотно. А теперь захрипел от боли в выворачиваемых суставах:
- Ко мне, моряки….
И топот ног по палубе.
Ну, уж нет! Только не надо впутывать пацанов в такие дела, бросать их на автоматы караула.
- Назад! – ору. – Всем стоять!
И сбросил сходни с пирса – сначала 68-го, а потом и своего катера для безопасности. Моряки столпились на баке, но никто не решился прыгать вниз.
Уволокли Герасименко. Такой вот праздник….
Обедали, когда подъехал Атаман на ГАЗ-66. Из кузова спрыгнул Герасименко и поплёлся к КПП. Вахтенный меня крикнул. Но Кручинин курил на берегу, на пирс не торопился. Я пошёл на берег. Руку к берету, три строевых шага:
- Товарищ капитан третьего ранга, за время моего дежурства….
Кручинин скривился:
- Без происшествий?
Сплюнул в сторону.
- Сволочи…!
Вот и гадай о ком это он.
Через пару часов в пассажирке 68-го собрались коммунисты на собрание.
- Сдай повязку, - сказал мне мичман Мазурин. – И приходи.
Он секретарь партийной организации, он и начал:
- Первым вопросом – персональное дело коммуниста Герасименко….
Николай Николаевич дёрнул головой в мою сторону:
- А этот…. («салабона» он проглотил) к чему здесь?
- Тогда так, - поправился Мазурин. – Первый вопрос повестки: о приёме кандидатом в члены партии товарища Агаркова Анатолия Егоровича. Поступило заявление…. Кто желает выступить?
Все желали перейти к вопросу о хулиганском поведении мичмана Герасименко, и возникла пауза. Поднялся Кручинин. Знает он меня давно и только с положительной стороны, ни минуты не сомневается, что я достоин членства в партии. И он с гордостью даст мне рекомендацию. Вопрос – кто даст вторую?
- Я дам, - играя желваками, объявил Переверзев.
Третью рекомендацию – от комсомольской организации - писал себе сам. Ну, вобщем, не плохой я парень, и пришло время сумму накопленных знаний передавать молодёжи. Время идти в ногу с передовыми строителями светлого будущего всего человечества.
Через пару дней за мной примчался ГАЗ-66: одевайся – срочно летишь в бригаду. Я – форму № 2, и в кабину. Меня на лётное поле и в вертолёт. В руки папку с документами. Вперёд – на партбюро в бригаду. Пересекли Ханку, пролетели Уссурийской тайгой. На лётном поле в Дальнереченске дождь. А эта стрекоза пузатая ещё пыль умудрилась поднять винтами. Пока до бригады добрался, моя белая галанка стала цвета «хаки». Годки в малых катерах диву даются, но формы с главстаршинскими погонами ни у кого нет. Вот незадача! Мне говорят: иди в столовую, бюро сейчас начнётся. А я к «Шмелям»: выручайте, мужики. Нашлась у боцманюги рослого – на мне мешком висит, но хоть белая и с главстаршинскими погонами.
Бюро. Зачитывают моё заявление. Рекомендацию Кручинина. Все кивают, но взгляды строгие. Кукин слово берёт. Мол, помнит меня шустрым салажонком. Тогда предполагал, и рад теперь, что не ошибся…

Вообщем, несут меня архангелы на Олимп…. Или это из разных исторических параллелей?
- Кхе! Кхе! – закряхтел в углу стола каптрираза Трушин. – А позвольте-ка процитировать. «…. Главный старшина Агарков часто ставит личные интересы выше общественных. Бывает некорректен в общении с подчинёнными. Нарушает дисциплину….»
- Постойте, постойте, - возмутился Кукин. – По-вашему, на Ханке частная лавочка, чтобы путать личное с общественным?
- А кто, кто это пишет? – раздались голоса.
- Кхе! Кхе! – Трухлявый кинул на меня победный взгляд и потряс в воздухе листком. – Рекомендация от замполита группы старшего лейтенанта Переверзева.
- Так какая же это рекомендация, скорее анти…..
Члены бюро зашевелились, заспорили.
- Он и сейчас – кхе-кхе! – одет с нарушением Устава. – Трухлявый вылупил на меня свои зёнки. – Погончики, молодой человек, из мыльницы делали? Просто денди лондонский, а не военный моряк.
Это он о галанке, мешком висевшей на мне? Издевается. Голова моя поплыла. Ненавистны стали все сидевшие за столом хари. Вот сейчас я взорвусь…. И наделаю глупостей…. Возможно, непоправимых. Но каков, иуда?
А за столом….
- С такой рекомендацией и на «губе» подумают - взять ли?
- Каков замполит, таков и старшина….
- ….
Начальник политотдела бригады Юрченко поднялся:
- Узко мыслите, товарищи. И человек перед вами достойный, и рекомендация написана верно. Я знаю Агаркова – ему всё по силам. Что задумает – того добьется. И Переверзев правильно и честно указал на имеющиеся недостатки. Есть с чем бороться – так, товарищ Агарков? Для того ему и даётся кандидатский стаж, чтоб в партию к нам пришёл настоящий коммунист, с большой буквы….
Такой оборот всем понравился, за столом вновь оживились и взглядами подобрели. Один Трухлявый грустил.
Борис Михайлович продолжал:
- Вижу по глазам товарища Агаркова правильное понимание критики, и уверен он примет эту рекомендацию как руководство к действию. А мы поможем ему…. Ты, старшина, с первого дня усвой – партия это не давильня. Товарищи тебя откритикуют за недостатки, но и похвалят за успехи, протянут руку помощи в трудную минуту. Верно? На то мы и партия.
Сделал загадочное лицо:
- Больше скажу. У меня в папке лежит письмо вашего декана – просит отпустить тебя, не задерживая после приказа. Вот видишь: ждут тебя дела славные и на гражданке. Слово даю офицера - уедешь домой сразу после приказа. В свой институт. Веришь?
Вскинул голову:
- Ну, как, товарищи, принимаем кандидатом?
Все подняли руки, даже флагманский механ возвысил над плечом свою подагрическую длань.
Обратно летел, зубами скрипел – ну, Переверзев, ну, иуда, погоди у меня. Смотрел на коричневую в кожаном переплёте папку замполита, в которой вёз рекомендации в бригаду, и мнил себя Гамлетом, принцем Дании. Ведь это его мамашки хахаль отправил парня в Англию с коварным письмом. Интересно, знай заранее, что понаписано в старлеевской рекомендации, как поступил? Может, и хорошо, что не знал.

А батя, каков? Заикнулся в письме, что блатуют командиры на сверхсрочную, он тут же смотался в ЧПИ, и вот, пожалуйста – письмо декана. Мол, ждём вас, Анатолий Егорович, не дождёмся. Дела-а….

Ваше благородие Шапка Мономаха
Блазнишься ты троном, а готовишь плаху
Чайка быстрокрылая, приказ поторопи
Не везёт мне в службе, повезёт в любви

Тихая бухта…. Тихая-то тихая, только это совсем не бухта. Устье реки прикрывал остров Сосновый - ветру негде разгуляться, а волны вообще не заглядывали. Флотские здесь прячутся от штормов. Я третий год на Ханке – ни разу не был. Пришли, наконец, все четыре катера - наш с границы. Я после швартовки спать завалился, на потом оставив знакомство с чудесами Уссурийской тайги. А смотреть было что. После сна поднялся на палубу – молодёжь виноград перебирает для компота. Дикий – гроздья маленьких чёрных, удивительно сладких ягод. В лесу, говорят, полно. Сошёл на берег. На отмели лежит Лёха Шлыков со своим мотыльком. Кайф ловят.
- Че, - спрашиваю, - делаете?
- Кайф ловим.
Разделись совсем, а остробрюшки (рыбка такая) пощипывают их за разные места. Моряки от щекотки гогочут. Кайф!
Захар зовёт:
- Толян, орехов хочешь?
Толян хотел. Полезли в чащу искать заросли орешника. Не грецкого, конечно - лесного, но вкусного. И виноград попадает – как черёмуха в ветвях чернеет. Знаете, чего не хватает? Дороги вымощенной жёлтым кирпичом. Детство вспомнилось, как играли с сестрой в Волшебника Изумрудного Города. Наш огород представлялся Волшебной Страной с райскими птицами и плодами. Люся, конечно, была Эли, ну а я всеми прочими персонажами от Тотошки до Гудвина.
Блин, как домой хочется! Нет больше сил ждать приказ.
- Саня, - говорю, - поднимаю бунт на катерах. Сундуков на рею, «Весёлого Роджера» на клотик. Ты со мной? Как куда? Грабить и насиловать. А-а-а, насиловать ты всегда согласный? Назначаю тебя флагманским специалистом по этому делу - бабаеп-командор. Захватим Ханку, объявим анархию мамой порядка. Знаешь, как за нами люди пойдут?
- Бабы тоже, - вставил слово специалист. – Они страсть любят, когда их силком….
- Создадим Дальневосточную или Приморскую анархическую республику. Меня назначим президентом, тебя министром сношений. Знаешь, как жить будем? О-го-го!
- Я их штук по пять в день буду ….
- Я не про нашу с тобой – жизнь простого народа. Знаешь, как люди будут отдыхать и работать, когда перетопят всех тупорылых начальников? Ни хрена ты, Санька, не знаешь.
- Ну, почему? Знаю. Если меня сейчас не кантовать, я буду спать. А надоест? Сам себя буду кантовать. Простой принцип – хошь работай, хошь не работай. Я – за анархию.
- Мы будем хорошими правителями – народ нас будет любить. А потом, Санёк, я приревную тебя к своей ненаглядной и прикажу казнить.
- А почему бы и не умереть за красивую женщину? Я согласный.
- Вы посмотрите на него! Нет, чтоб сказать: я…. жену друга…. да ни в мыслях!
Дурачась языками, бродили лесными тропами до заката, на исходе дня вернулись к катерам. Многое пропустили….
Ребята прошлись с бредешком по речным заводям, вытащили несколько карпят и Емелену подругу кило на восемь-десять. Теперь этот улов в четырёх вёдрах на четырёх кострах пускал пузыри в кипящей воде. «Аист» притулился к шеренге ПСКа.

- Кого черт принёс? - кликнул вахтенного у трапов.
Нечистый принёс замполита с флагманскими специалистами. С того памятного бюро в бригаде, на котором старший лейтенант обкакал меня в своей рекомендации, я не решил ещё, как с ним общаться – какую выбрать линию поведения. Скорёхонько провёл собрание и сдал полномочия комсорга Петьке Старовойтову, и теперь всячески избегал контактов с Переверзевым. Дежурным по рейду уклонялся от доклада, прыгал в машинное отделение, наказав вахтенному:
- У меня поломка, докладывай сам.
Теперь сюда заявился. Какой-то он не в себе, не похож на прежнего – чопорного, заносчивого. Суетится меж костров с бутылкой водки:
- У кого ущица повкусней – туда и вылью. Знаете, как с водочкой-то – о-го-го!
Гераська по-своему поступил – подхватили с Тараканом ведро ухи с костра и на 68-ой. Я Белова за локоть:
- Что за сабантуй, Вадим?
- Замполит проставляется. Внушили ему мужики – неловко так-то в коллектив входить….
Да помню это собрание. Меня только-только в кандидаты приняли, и вторым вопросом суд над Герасименко. Какой там суд! Сам Мазурин, парторг, наехал на замполита - вы, мол, товарищ старший лейтенант, человек новенький в группе и негоже начинать службу, отправляя на губу одного из лучших командиров. Атаман молчит, сундуки кивают, а Переверзев рот открыл – вот те на! Постановили: Герасименко на вид, а замполиту…. Нет, про замполита ничего в протокол не записали. Только Мазурин руками развёл:
- Думать же надо….
Вот и придумал…. Тихую бухту.
- Кручинин где?
Белов:
- В бригаду умотал, отпуск оформлять.
Эта новость не вери гут – это угроза скорому дембелю. Не дай бог, Переверзев (а больше-то некому!) за командира останется. Надо с Юрченко связь наладить – он, мне помнится, слово дал.
Развели один большой костёр, поделили три ведра ухи на четыре экипажа и славно поужинали. Потом гитара, песни. Эх, не та пошла молодёжь, не музыкальная. Ни голоса, ни слуха…. Вот Ваня Оленчук один только мог….
Эта ностальгия от старости у вас, Анатолий Егорович. Засиделись в пограничном флоте - пора домой.
На баке 68-го топот, свист и уханье с кряканьем - будто шабаш на Лысой горе: командиры на палубу высыпали. Васька Мазурин вприсядку пошёл. Это он умеет - чемпион погранотряда по танцам. Ну, и пляскам, наверное. Мы свою самодеятельность свернули, лицезрим сундуковскую. Впрочем, Переверзев там тоже не в статистах. Эх, как развезло народ….
Угомонились командиры, парни потянулись по кубрикам. Поднимались сходней на 66-ой и ютами, ютами…. Чтоб не мешать веселью. А мне плевать: я – дембель, главный старшина, кавалер всех отличников и специалист первого класса, кандидат в члены КПСС, занесён в Книгу Почёта части…. Почему я должен прятаться от подвыпивших сундуков? Поднимаюсь по сходне на свой родимый….
- Как крыса крадёшься, салабон – Герасименко курит на шпиле 68-го. – Подь сюда, на базар.
Меня будто кнутом обожгло - сыромятным по голой спине. Я плечами передёрнул:
- Проспись, сундук.
- Что-о?
Из-за рубки, застёгивая на ходу ширинку брюк, вырулил замполит:

- Главстаршина Агарков, к мине.
Подошёл к леерам. Ну? Доклада ждёшь - главный старшина по вашему приказанию…. Перебьёшься. Ограничимся тем, что прибыл…. Ну?
- Твоё поведение, Агарков, не нравится командованию группы.
А я не девушка, чтоб своим поведением…. Но молчу – это тоже в мыслях.
- Ты ведёшь себя, мало что, вызывающе, просто акты неповиновения являешь. А это жестко должно пресекаться. Здесь граница, и соответствующий порядок…. Если надеешься на неких покровителей, то напрасно - за нарушителей дисциплины никто вступаться не будет. Что молчишь? Язык меж ягодиц застрял? Ну, так я тебя сейчас расшевелю. Боевая тревога для старшины Агаркова. Химическая атака! Газы! Где защитный комплект? Что стоишь? Вспышка, справа…. Вспышка слева….
Разошёлся старлей на баке 68-го, руками машет, слюной брызжет…. Я стою на палубе своего катера и молча внимаю. Вспышка справа…. вспышка слева. В бригаде на ремонте видел на борту «Шмеля», как годок-комендор гонял толпу молодых, облачённых в противогазы. Вспышка справа…. Вспышка слева. Бедолаги, путаясь в длинных полах химкомплекта, бегали вокруг надстроек, спасаясь от ядерных всполохов.
- К бою! – визжит замполит.
Да хоть обкакайся! Сейчас завалюсь - рухну на спину и ноги раздвину!
Наконец Переверзев взял себя в руки. Тяжело дыша:
- Завтра, нет послезавтра, о твоём поведении узнают в бригаде, и я сдеру с тебя награды, как лыко с липки - дембельнёшься ты у меня….
Надо отвечать. И я, борясь с собственным голосом:
- Кто вам, товарищ старший лейтенант, сказал, что я липка и дам себя ободрать? Как честный человек и кандидат в члены КПСС о вашем недостойном поведении собираюсь информировать капитана Тимошенко и кавторанга Юрченко сразу по прибытию в базу.
- Так ты её не увидишь….
Переверзев спустился в каюту и сундуки следом.
Наша перепалка не осталась незамеченной. Я черпнул ведро за бортом и занялся водными процедурами, готовясь ко сну – на ют собрались дембеля и годки.
- Слушай, а что он тут верещал про базу? - допытывал Захар. – Мол, не дойдёшь.
- Зё, - предложил Зё. – Айда к нам ночевать.
- Ну, так мы и отдали своего дембеля сундукам, - высунулся Витя Иванов. – Вахту поставим, бдеть будем. А как тревогу сыграем, все поднимайтесь – голубую кровь мочить.
- Да бросьте, - остужал горячие головы. – Мы просто поговорили - старлей зубами поскрипел, я свои показал. Никаких больше шагов он не предпримет. Ему война со мной дороже обойдётся – работу потеряет. А для меня дембель неизбежен, как крах капитализма – подумаешь, значки….
Весь следующий день командиры отсыпались. Мы с Захаром ушли в тайгу орехи щёлкать да лясы точить. Увлёкся Санёк сочинительством, только все темы об интимных отношениях с женщинами. Изголодался парень…. Может, и я страдал, знай, что это такое. Единственный опыт – тогда в вагоне с Леной…. Пьян был и мало чего помню. Переписку храню, в смысле, письма её. А переписка оборвалась нынешней весной. Не пишет спартанская царица, приветов не шлёт, о встречах не загадывает. Успокоилась, должно быть.
Братва с катеров вновь пошла с бредешком на щук. Набрели на «казанку» с рыбаками и быстро столковались - поменяли два ящика тушенки на ящик водки. Валя Тищенко был инициатором, а тушенка с первого звена. Эта информация для присяжных, потому что дальше события развивались по худшему криминальному сценарию. Подсудное, скажем, дело сотворилось. Годки собрались в кубрике 66-го – но где им выжрать ящик водки. Позвали молодёжь. Всё пока тайком, крадучись. Сундуки затаились в каюте Герасименко, выжидали - будто по их злому умыслу вершились эти дела.

Вернулись мы с Захариком из тайги, разошлись по катерам. Через час летит – губа располосована.
- Кто тебя?
- Боцман Тищенко.
- За что?
- Да пьяный он совсем.
- Да хоть больной…. На дембеля руку поднять?! Сиди здесь, пойду разбираться.
Прошу «добро» и спускаюсь в кубрик ПСКа-66. Здесь накурено – топор вешай, вонь перегара…. Все говорят – никто не слушает. Зё спит не на своём рундуке.
- Тищенко где?
- Да здесь, я здесь.
- Пойдем, выйдем.
- Говори, у меня от народа секретов нет.
- Саньку Захарова за что?
- Я – ни за что. Они со Шлыком сцепились. Я их что, разнимать обязан? Сунул одному, чтобы оба успокоились.
- И что - на душе стало спокойней, а в кубрике тише?
- Слушай, Толян, чего ты хочешь?
- Ты поднял руку на дембеля – и я сейчас хочу твоей крови. Идём на берег.
- Хорошо. Только сначала сравняемся. Выпей.
Передо мною поставили кружку с водкой и бутерброд с тушенкой. Я подумал – справедливо и выпил. Из дымного полумрака выполз Мишка Самосвал, обнял меня за плечи:
- Зря ты, Валёк, на Толяна бочку катишь – один останешься.
- Нет, своего дембеля мы в обиду не дадим, - обнял меня за талию Витя Иванов.
- Да я теперь и сам чувствую, что погорячился. Прав Анатолий: дембель это святое. – Тищенко протянул мне ладонь. – Мир?
Лобызаться с ним не хотелось, и водку пить, и оставаться в этом бардаке…. У меня уже голова кружилась.
- Значит, завтра: ты Захару извинения, а я тебе – руку….
И ушёл.
Луч фонарика полоснул по глазам и вырвал меня из ночных грёз к реальности. Реакции своей позавидовал сам - впрочем, сказалось напряжение двух последних дней. Выбил из рук слепящий фонарь – он упал и погас. В кромешной темноте спрыгнул с гамака, махнул через стол и включил плафон. Ночным гостем был удивлённый Герасименко:
- Да ты трезвый!
Когда водка кончилась, и угомонились моряки, командиры кинулись по кубрикам и пассажиркам, отмечать проштрафившихся - таковыми оказались все. Стали искать зачинщика.
На следующее утро Валя Тищенко больной с похмелья, а больше перепуганный, приполз ко мне. Захарка – не проблема, ему дисбат на Русском острове корячился за махинации с тушенкой.
- Толян, скажи, что на водку скинулись дембеля - иначе кердык мне.
Эх, как не хотелось давать Переверзеву козыри против себя, но и боцмана жалко. Валёк ты Валёк, хороший же парень, только без царя в голове…. Такие легенды за ним ходили.
В самоволке пьяный попался патрулю из танковой дивизии - ласты завернули, поволокли в караулку. По дороге офицерик отстал, Валя к солдату:
- Слышь, браток, пусти руку.
- Я-то отпущу, да тот-то не отпустит.

«Тот-то» был чуркой. Валя, как рука волю почуяла, так навернул второму конвоиру, что у него сапоги выше бестолковки вспарили. Убежал боцман – не догнали
Другой случай про Тищенко мне Вадим Белов поведал – сам смеётся, а под глазом «фонарь». Обеспечивал он в тот день командирское присутствие на катерах – понятно, что в базе. Чует – ребята поддают, а потом засобирались куда-то. Вадим прилёг в каюте – люк открытый. Слышит, Тищенко:
- Вахта, командир на борту?
Вахтенный что-то мямлит. Боцман осторожно по трапу спускается, шторки раздвигает заглянуть – есть кто? Белов к нему, Валя драть. За комингс руками зацепился, а Вадим на ногах повис. Боцман подтянулся, и чуть было не выволок обоих на свет лунный, да спохватился – увидит командир, узнает. А Белов уже знал и отпустил ноги боцмана - на свои встал. Только рот открыл сказать – куда, мол, боцман собираешься? – а в лицо башмак прилетел. Лягнул Валёк обеспечивающего и драть. С палубы в пассажирку рыбкой сиганул, на баночку, и одеяло натянул. Белов спускается:
- Спишь, боцман?
- Сплю.
- А ноги помыл?
- Помыл.
- А потом ботинки надел?
- Ноги мёрзнут.
- Ну-ну….
Надо знать Вадима: рапорты он писать не будет, если надо, сам – тьфу в ладонь и в пятак. Наш парень! А боцмана надо выручать.
- Ладно, - говорю. – Вали на нас, я с ребятами поговорю.
И обошлось. Первое звено из Тихой вернулось – Валёк на губу сел, и только. На границу выпустили. А дембелей – якобы зачинщиков пьянки – не тронули. Знал замполит, что на его удар, я тоже отвечу ударом. Отношения наши натянулись звенящей струной.

Ваше благородие госпожа Кручина
Довела ты моряка, как огонь лучину
Душу мою грешную погоди не рви
Не везёт мне в службе – повезёт в любви

Сдержал начполитотдела слово – прислал замену! Ещё до приказа прислал. «Добро» получили с границы, и личный комментарий от радиста ПСКа-67: «Гладь, Толян, брюки – замена ждёт». Я, как Таракан-первогодок, по мостику суечусь, всё в ТЗК норовлю зыркнуть – где он мой родной, дорогой, молоденький….
Но сначала было построение, и мичман Беспалов докладывал старшему лейтенанту Переверзеву итоги десятидневного похода – граница на замке, ключ в кармане. Потом Белов подкатил:
- Запасные форсунки есть? Отдай комплект на 66-ой.
Задержался Зё у стенки – давно должен был грозить надменному соседу: приказ получен. Что-то с двигателем у него, с форсунками…. Но мне сейчас на всё плевать! Где молодой мой? Где моя смена? Этот? Какой-то щупленький, ушастый…. Ничего, откормим. Давай, пацан, краба. Схватил парнишку новенького, потащил в кубрик. Вот гамак, вот рундук…. Здесь будешь спать, сюда вещи…. А это Петька, твой начальник. У-у-у, сука!
- Ну, давай, рассказывай – откуда родом, как там на гражданке?
Замену звали Витей Кутеповым - был он осенником, то есть осеннего призыва. Навигацию промыкался на «Шмелях», теперь сюда - исполнять обещание Крохалева.
- Здесь лучше, Витёк. Какое сравнение! Рассказывай, родом откуда?

Земляк, оказывается, из Троицка – это всего 35 км. от родной моей Увелки. Ёкараный бабай! Дай я тебя обниму. Коренной троичанин? Предки из Табыньши? Ёлы-палы, да мы не родственники случайно?
Оказалось – родственники. Первой женой старшего брата отца, Фёдора, была Фенечка из Кутеповского рода. Ну, как же, помню её. Во-от таким пацанёнком встречал на бабушкином подворье. Расскажу сейчас то, что Витьке тогда не озвучил.
С Фёдором расставшись, жила Фенечка в поломойках у попа при церкви Петровской. А как батюшка сбежал, и приход закрыли, стала побираться - в божественные дни на кладбище, в будни у магазина. Моя бабушка Даша, жалеючи, пригласила в баню, а помывшуюся спросила:
- Ладно, ли? Вот и хорошо. Ты приходи кажный раз, как топить станем: тепла не жалко, воды в достатке – чать не чужие.
В тот день, вернее спозаранку уехал с дедом за грибами. Потом хрюнделя давил – то есть спал после раннего подъёма и блукания в лесу на свежем воздухе. А как выспался и встал, сели грибы с бабушкой мыть. Она ворчит:
- Пойти надо глянуть – не готова ли баня. Ты попроворней будешь – сбегай.
- А как я узнаю – готова или нет?
Тут калитка открылась, и старушка согбенная – шарк, шарк – двором на огород. Ни здрасьте нам, ни до свиданья…
- Баб, кто это?
- Фенечка, тётка твоя.
- А куда она?
- В баню.
- Ты что ль звала?
- Давно звала, теперь кажин раз сама приходит.
- А как узнаёт?
- Так ить, Толя, она блаженная - с архангелами знается, они и нашептали…. А баня, внучок, готова – и бегать не надо. Фенечке всё известно….
Засиделись мы с родственником дотемна. Чайку вечернего, и опять тары-бары - будто родиной разом пахнуло….
Петька Старовойтов бежит: проблемы у Шлыка и серьёзные – до сей поры из базы уйти не может.
- Ну, пошли, родственник, глянем.
Ходовой двигатель ПСКа-66 не запускался. Вернее схватывались один-два цилиндра, а потом хлопок во всасывающем коллекторе и…. тормоз. Все специалисты БЧ-5 с трёх катеров во главе с Беловым - словно борзые у лисьей норы - вокруг двигателя с высунутыми языками. Разобрали оба коллектора, сняли головку блока, проревизировали поршни, собрали – а он, собака, всё равно не заводится.
- Что случилось, Лёха?
- Что, что…. Форсунки твои трёпанные. Поставил, и вот….
- А раньше?
- Заводился, только чихал….
- А теперь – не чихает и не заводится?
- Послушай, Зё, хорош трепаться: если знаешь, как завести, помоги, если нет – шиздуй отсюда, не хрен изгаляться.
Лёха навзводе. За такие проколы Атаман легко и запросто сдирал лыки и классности.
- Заводи.
- Лёха покрутил флажками насоса маслопрокачки и стартера - двигатель заворчал недовольный, хрюкнул пару раз, оглушительно хлопнул и затих. Из всасывающего коллектора потянуло дымком.
- И всё?

- Всё, - подтвердил Шлык обречённо.
- Нет, я спрашиваю: только форсунки поменял, и всё? И такая хренотень?
- Всё! Всё! Всё! Задолбал! – Лёха швырнул промасленную ветошь к моим ногам.
Я взял ключ и стал отворачивать гайки крепления форсунки.
- Видишь? – показал снятую форсунку. – Видишь?
- Что видишь-видишь? Ну, вижу. Что вижу? Форсунку вижу.
- Дурашлёп ты, Лёха. Форсунка без уплотнительного кольца.
- Да ставил я.
- Ставил? Посмотрим. Дай отвёртку потоньше. Опа-на!
На конце отвёртки болтались три уплотнительных кольца.
- Все? Или ещё есть? Ну, Лёха, ты клоун. Ох, и заплачут китаёзы, как дембельнёшься.
- Вали в баню! – прозвучало оптимистично. Лёха кинулся сворачивать форсунки.
- Пойдём, братан, - позвал наверх Витьку Кутепова.
Мы курили на юте, Вадим подошёл, показал мазутные руки:
- Душ работает? Холодной не отмыть.
- Найди Петьку, пусть запустит вспомогач и включит горячую воду командиру, - приказал я родственнику.
Кутепов ушёл, и в этот миг запустился ходовой на 66-м.
- Как у тебя всё легко и просто получается, - вроде бы посетовал Белов своей профессиональной недогадливости.
- Да-а, флот моя стихия, - похвастался я. – А после дембеля изучу ракетные двигатели, и космос покорится.
- В любом деле нужна голова.
66-ой отвалил от стенки, взломал лунную дорожку на водной глади и растаял в ночи. Вадим пригласил:
- Пойдём по маленькой дерябнем – Василий угощает.
Мазурин заступил обеспечивающим. Две бутылки водки на столе в каюте ПСКа-68. Одна початая. Васька ворчал на отсутствующую жену:
- Подлюга! Сама на свадьбу хвостом вертеть, а мне откупную – служи, Васенька.
В откупной ещё были сыр и колбаса. Пируем!
Мазурин продолжал [filolog]хулить[/filolog] жену:
- Брал её пигалицей несовершеннолетней – одни глазищи во всё лицо, коленки худые. А теперь в такой танкер разъелась, на пять тысяч тонн водоизмещения. Пройтись с ней стыдно, тьфу! Наливай!
И мы наливали, чокались, пили и закусывали….
Голос в люк Витька Иванова:
- Толян, ты здесь? Покажись.
Поднялся на палубу. У комендора проблема: в самоволку сердце рвётся, к любимой, да дежурный на пути встал – Захар. Санька понять можно – не нужны ему проблемы под дембель. А у Вити любовь через край. С кем думаете? Да со Светкой Рожковой - проводила Бербазу и к Витюхе на грудь. Хотя зря я, наверное, о названой сестре таким тоном…. Они, как увидели друг друга, разом ума лишились, стыд и совесть потеряли. А что поделаешь - любовь….
Витька рассказывал.
Встретились в парке - он самовольщик поддатый, она безумно красивая. Сели на лавочку целоваться. Потом…. Потом любовью занялись…. Средь бела дня, тут же, на лавочке. Люди ходят, оглядываются, детишки смотрят.
Витя:
- Я люблю её, а она в ухо шепчет: «Да кончай ты быстрей, стыдно ведь…»
Кому другому за сестрёнку писон бы оторвал, но Витёк – парень зашибатьельский, и, похоже, всё у них серьёзно.

Захару говорю:
- Саня, пусти под мою ответственность.
- Далёко ль собрался? – Вадим Иванову. – Пойдем, провожу.
Они ушли к флотскому КПП. Мазурин горевал - водка кончилась, собеседники разбрелись…. А главное – где-то на свадьбе крутила «хвостом» его благоверная.
- Пойдём, глянем, - я предложил.
Мазурин ухватился за мысль.
- А что? Пойдём и нагрянем - не уличим, так выпьем. Верно, говорю?
Выпросил у Захарки свитер водолазный для командира, сверху регланы - холодны сентябрьские ночи. И потопали берегом. Идти надо было в Астраханку. Далековато. Я ему - командир, командир…. Он мне:
- Отставить «командира», зови меня Петей.
Зову Петром. На пляже у купалок по нужде приостановились. Я к дощатой стенке пристроился, а Мазурин внутрь шмыгнул, попеняв:
- Эх ты, бескультурщина.
Выскочил оттуда, меня за колпак и прочь тянет. Насилу вырвался:
- Дай отлить-то. Ты, Петро, чего так испугался?
- Там, понимаешь, парень девку того этого….
- Да ты что?! Пойдём, разгоним. Он наверняка не по согласию, а мы уговорим.
- Нет-нет, мы на свадьбу идём – забыл?
И пошли на свадьбу - женихи, ёшкин кот!
Веселье уже закончилось - женщины мыли посуду, степенные старики с окладистыми бородами сидели вряд под образами, пускали по кругу ковш с пенной брагой и вели неспешный разговор. На нас ноль внимания. Впрочем, Петро-Василий пропал куда-то. Мною заинтересовалась пышная шатенка лет тридцати пяти. Пышная не только причёской.
- Какой трезвенький! Выпить хочешь? А закусить?
- Брагу не буду, - буркнул и отвернулся. Отвернулся, потому что женщина не привлекала. Но её этот факт не обескуражил. Возможно, она и не заметила моего пренебрежения. На край стола сообразила початую бутылку водки с гранёным стаканом и тарелку ассорти, где куски торта соседствовали с колбасой, селёдкой и останками курицы. А я что? Я навалился. Хлопнул полстакана, набил рот и ещё налил. Покосился на стариков – как они? Сидят, судачат, по барабану им моё соседство.
- Поел? Пойдем, проводишь, - затормошила шатенка.
Куда проводишь? А, всё равно. Пошли. Вышли в тёмные сени, потом в дверь, в какой-то абсолютно непроглядный чулан. Женщина притиснула меня к стене, впилась мокрыми губами в рот. Руки, полные её руки рвали с меня брюки в тщетной попытке найти ширинку. О-пана - а нет её! Клапан нашла, расстегнула пуговицы - поползли вниз флотские клёши. Женщина выпустила изо рта мои губы.
- Да ты целоваться не умеешь, - сказала и поцеловала рвущуюся на волю плоть.
Вот так точно не умею. Эхма, прощай моя девственность…! Ещё раз.
Мазурин так и не нашёлся. Брёл один обратной дорогою – хмельной, усталый, изнасилованный – ломал голову, пытаясь понять, что это было - романтическое приключение или несчастный случай. На пляже захотелось искупаться – смыть с тела отпечатки потных рук. А может утопиться? Настроение - в самый раз. Не удалось ни то и ни другое. Иглы с колючками впились в босые ступни, едва ступил в воду. Да, не май месяц. Мне и купаться расхотелось, и топиться.
К черту всхлипы о порушенной девственности - ничто так не важно, как скорый дембель. Готовиться надо. Впрочём, что я – альбомчик готов, форма пошита. Флотский асс швейной машинки завернул клёши в 40 см по гаче, тренчики в виде якорей, мотню на две бляхи (мода такая). На беску едва «краб» (кокарда) входил, ленточки ниже лопаток. Галанку приталил - все нашивки из цветного пластика. Таким петухом, ясный перец, за ворота не пустят. Но покрасоваться-то хотелось. Ещё летом списался с сестрой двоюродной в Челябинске, которая на АМЗ живёт (и я там жил, учась на строителя) - договорился отправить ей посылку с дембельской формой. Одёжка готова, вперёд – на почту!

[quote=santehlit;47345657]Вы знакомы с литературным жанром нон-фикшен? Когда нет классического построения сюжета – завязка, кульминация, эпилог – а идет практически документальное повествование о жизни. В таком жанре написан сборник рассказов и повестей «Рахит».[/quote]
Нон фикшн это несколько другое. То, что вы здесь публикуете это называется "проза"

[em]Нон-фикшн
Нон-фикшн – термин, обозначающий все произведения нехудожественной, прикладной литературы.
Произведения категории нон-фикшн основаны не на вымысле, а на фактах. В связи с этим в категорию нон-фикшн попадает широкий спектр книжной продукции, включая кулинарные книги, мемуары, эссе, энциклопедии и словари, научно-популярную литературу, книги по психологии и личностному росту, философию и многое другое.[/em]
[url]https://eksmo.ru/slovar/non-fikshn/[/url]

Книги нон-фикш
[url]https://eksmo.ru/nekhudozhestvennaya-literatura/[/url]

В отсутствие Атамана Переверзев гнул свою линию воспитания личного состава. Нам вдруг были объявлены увольнения. По правде сказать, издевательства над организмом – с обеда и до 20-00. Это я о времени вольношастанья. В городском парке (летом) в это время танцы только-только начинались. Где же с девчонками знакомиться? Годки сразу сказали: нет – бойкот таким культпоходам по героическим местам. И не ходили. И я не ходил. Но тут особый случай. Отнёс посылку к флотским на КПП, получил увольнительную и вперёд – на почту. Посылку отправил без приключений. А потом начались….
У гастронома встречаю знакомого флотского футболиста в водолазке под регланом – под гражданского косит.
- Что, - спрашиваю, - мнёшься?
- Водчонки смышляю. Не поможешь?
- Давай деньги.
Подошёл к первому попавшемуся:
- Возьмёшь, дядя?
Он посмотрел мне в лицо, на погоны бушлата, ленточки бескозырки, тяжко вздохнул и протянул заскорузлую ладонь:
- Давай. Сам таким был.
Минут через десять вышел с двумя бутылками в руках. Я к нему навстречу. Тут какой-то тип в гражданке выруливает. Водка у меня в руках, а мужик сдачу делит.
- Что это вы тут делаете? – полюбопытствовал прыткий незнакомец, пожирая глазами товар.
Мой благодетель просёк ситуацию, засуетился:
- Сейчас, сейчас, сдачу….
- Оставь себе, - я попробовал отступить.
- Капитан Глухов, бронетанковые войска, - напирал незнакомец. – Представьтесь, старшина.
- А я уж подумал: контр-адмирал, - спрятал бутылки за спину, подальше от хищного взора. – Не предъявите удостоверение?
Флотский сзади подскочил, цапнул пузыри и наудёр через кусты. Назвавший себя капитаном ринулся за ним и натолкнулся на мою грудь.
- Да ты приятель борзой, - рассердился я и двинул ему коленкой в пах.
Бессильная злоба сочилась из его глаз, по щекам, а задница покоилась в пыли. Подниматься не торопился, лаская причиндалы между ног. Может, и правда капитан? Да чёрт с ним!
Потом встретил радиста, Игорька Найдина с девицей.
- Анатолий, идём с нами. У Лизы есть подруга, мы тебя познакомим.
У Лизы оказалось три подруги, только ни одной не застали дома. Так и пришли, помыкавшись, втроём на пустой пляж. Присели на лавочку, полюбоваться холодным тёмно-синим цветом сентябрьской волны. Кончилось курево. Вдали парни жгли костёр, сидя в кругу.
- Пойду, - сказал, - стрельну, а вы пока целуйтесь, если при мне стесняетесь.
- Откуда, приятель? – спросили костровые, угощая сигаретами.
- Из Челябинска.
- О-пана! А мы летом метро вам строили. Ну, метро не метро – подземный переход. Да и строители из нас таксебешные – бери больше, кидай дальше. Короче – стройотряд.

[quote=Dede;49118915] Цитата: Сообщение от santehlit Вы знакомы с литературным жанром нон-фикшен? Когда нет классического построения сюжета – завязка, кульминация, эпилог – а идет практически документальное повествование о жизни. В таком жанре написан сборник рассказов и повестей «Рахит». Нон фикшн это несколько другое. То, что вы здесь публикуете это называется "проза" Нон-фикшн Нон-фикшн – термин, обозначающий все произведения нехудожественной, прикладной литературы. Произведения категории нон-фикшн основаны не на вымысле, а на фактах. В связи с этим в категорию нон-фикшн попадает широкий спектр книжной продукции, включая кулинарные книги, мемуары, эссе, энциклопедии и словари, научно-популярную литературу, книги по психологии и личностному росту, философию и многое другое. [url]https://eksmo.ru/slovar/non-fikshn/[/url] Книги нон-фикш [url]https://eksmo.ru/nekhudozhestvennaya-literatura/[/url] [/quote]


Истина то, во что веришь. Меня вы не убедили.

Широка страна моя родная! Парни живут в Камень-Рыболове, учатся во Владике, а на целину едут на Урал. Хорошие ребята! Ещё и угостили. Не скоро вернулся к влюблённым. Выкурили с Игорьком по сигарете. Он засобирался к костру:
- Пойду, стрельну….
- А вы пока целуйтесь, если при мне стесняетесь, - закончила Лизавета и, как только Игорь отошёл, прильнула к моим губам.
А я ответил на поцелуй. Ну, а как тут поступить? Девчонка симпатичная…. Я к ней не приставал, ни о чём не просил…. Глупо было бы оттолкнуть. Губы наши сплелись и запутались. Её рука что-то шарила на моей груди, звеня орденами и медалями (значками и знаками). Это что, позыв? И я полез к ней под курточку. Что обнаружил там? Да ничего особенного, чего нельзя было не найти под курточкой семнадцатилетней девчонки. И не загорелся. Может, мне страсти в тот миг не хватало? Может, сил мужских лишила ночная шатенка? Может, вина перед Игорьком…? Только подумал – вот он перед нами, сигаретку протягивает. Я закурил. Лизавета его утешает:
- Ну, что ты, что ты, обиделся? Дай поцелую….
Самое время, думаю, убраться. Только поднялся, рука за бушлат – сидеть! Её рука. Сел, жду, что дальше.
- Нравится тебе моя шея? А грудь? – это она Игорьку. – Так целуй сюда, целуй.
Губы освободились и сразу ко мне. Вот и получился из нас клубок – не размотать, не распутать. Э-эх, грехи тяжкие, человеческие….
Может быть в другое время, с другой девушкой, в другой обстановке всё это могло показаться верхом распущенности – но нам не казалось. Нам было хорошо. И руки Игорька, то и дело встречающиеся на её теле, отнюдь не вызывали раздражения.
Время увольнительной истекало. Мы проводили распутницу домой, и потопали к катерам, весело болтая ни о чём. В виду флотской части меня окликнули. То был дом Светки Рожковой, и она сама за его заборчиком. Стоило зайти. Я отдал Игорьку увольнительную:
- Отдашь обеспечивающему. Если Переверзев на катерах, шилом сюда.
Мы присели со Светкой на скамейку под окнами во дворике.
- Уезжаешь? А зайти, попрощаться? Успеешь, говоришь? А знаешь, Толик, все эти годы я только тебя и любила. И ты меня тоже, я знаю….
Меня будто пружиной подбросило:
- Что ж ты со мной делаешь? Ты почему молчала – ни словом, ни жестом? Зачем тогда все остальные? Меня сундуком тут уговаривали…. Я мог бы в Платоновке смотрителем…. А теперь что – машина запущена, и нет обратного хода. Папашка в деканате побывал – меня в институте ждут….
- Да я ведь ни к чему-то – просто сказала, о чём думала.
В открытой форточке окна появилось девичье личико. Я знал, что у Светки есть сестра-двойняшка София, но видел её впервые.
- Кавалер, девушка у тебя совсем замёрзла.
Я накинул бушлат на Светкины плечи, присел рядом, обнял.
- Поцелуй меня, Толик.
Едва наши губы соприкоснулись, за калиткой раздался голос, который в данной ситуации я менее всего хотел бы услышать.
Витя Иванов взрыдал:
- Так вот какая ты! Налево и направо! Нашим и вашим!
Света даже защищаться не стала, оправдываться – уткнула лицо в ладони и затрясла плечами.
- Послушай, - пошёл к комендору. – Ты всё не так понял….
- Друг называется. Отвали! – Витька развернулся и побежал прочь.
Ситуация!

- Допрыгались, голубки – София вновь предстала, теперь уже на крыльце. – Что теперь скажешь?
Это Светке, а мне:
- Как теперь на службу пойдёшь – он, поди, убъёт тебя?
Убить не убъёт, но положеньице не из приятных. Угораздило же нас. Ума не приложу, что предпринять. Знала Софья. Она затащила Светку домой, переоделась в её халатик и вышла в моём бушлате на плечах.
- Пошли, любовничек.
Мы пришли в беседку на утёсе. Я кликнул вахту, приказал позвать Иванова. Тот поднялся.
- Нет, ну вы дети малые, ей Богу, – перешла София в наступление. – Светка грозится за косы оттаскать. Ты куда умчался, кавалер? К Светке шёл? Меня увидел и убежал. Подумал, что она со старшиночкой целуется? А это я. Эх, ты….
- Ты ведь замужем, - Витёк бросил недоверчивый взгляд на Светкину сестру, на меня.
Я плечами пожал – мол, всякое бывает. А Софочка очень правдоподобно ощерилась:
- А ты мне кто, свекор?
- Так это… я, - осунувшееся было лицо комендора, разгладила радость. – Я побегу…. Света ждёт.
- Беги–беги, - сказала София и ещё раз в удаляющуюся спину. – Беги-беги….
- Что делать станем? – спросил я.
- А ничего: у меня муж есть и сестра…. А ты езжай себе на дембель, - и ушла в моём бушлате, который под утро принёс счастливый Ромео.
Ещё на границе Беспалов жаловался на колики в животе. Пришли – он в санчасть. Потом его обследовали в госпитале танкистов и отправили во Владик. Там сказали - будем готовить к операции. Без командира остался наш доблестный ПСКа.
Наши отношения с Беспаловым последнюю навигацию были почти дружеские. Приплёлся как-то вечерком навеселе, да не один - девчушка с ним была премиленькая, любопытная. Сказал - сестрёнка меньшая, а при ней кавалер. Взглянул и опешил - Джон из военного оркестра пограничного отряда. Тот самый, из-за которого врезал я по скуле старшине музыкантов, после чего началась та памятная драка.
Он отслужил, учится в МГИМО, подругу завёл – собрался жениться.
А командира жаль….

Ваше благородие госпожа Победа
Значит, моя песенка до конца не спета
Перестаньте, черти, клясться на крови
Не везёт нам в службе, повезёт в любви

После этого инцидента в 69-м погранотряде родился тост: «За стариков!» Выпьем за стариков, которые всё знают и умеют. За стариков, которые плохому не учат и за всё в ответе. За стариков, которыми мы все когда-нибудь – Бог даст – будем!
А случай такой. На Новокачалинской заставе машина с прожектором была. Зимой выгоняли её на лёд и шарили лучом по торосным просторам Ханки, отпугивая нарушителей. Летом и в межсезонье подгоняли к линии прибоя и серебрили воду всполохами света. Всё с той же целью – границу уберечь. Расчёт не велик – три бойца: водитель, дизелист и оператор прожектора. Два последних были старослужащие, а шоферил черпачок. Ясно, как они служили – молодой прожектор крутит, а деды в кабине греются. В ту ночь черпак пошёл на бунт: пока старики технику готовили, закрылся в кабине, и ни в какую. Смотрят погранцы: идёт группа с той стороны. Стучат в кабину.
- Тревога! Нарушители! Отдай, сволочь, автоматы!

Но сволочь на уловки не клюнула, двери не открыла, автоматов не дала. Побежали старики на заставу. Молодой думает – хитрят. А потом глядь – за стеклом морды жёлтые, глаза узкие. Эти уговаривать не стали: пришили молодца, и дальше пошли.
Что была за группа, с какой целью прорвалась из-за кордона, почему начала рейд в погранзоне с убийства незадачливого водилы для меня осталось неизвестным. Но не суть важно. Слушайте дальше.
Поднятая по тревоге опергруппа заставы организовала преследование. Настигла нарушителей, навязала бой, но вынуждена была отложить попытку захватить или блокировать. Противник оказался многочисленным, хорошо вооружённым и обученным. Утром к месту боя подтянулась мангруппа отряда - врага и след простыл. Потом отыскался - началось преследование. Из Уссурийска на вертолётах прибыло подразделение спецвойск КГБ. Комитетчики с воздуха обнаружили группу нарушителей, высадились, окружили. Был страшный бой, большие потери, и всё же нескольким хунвейбинам удалось просочиться сквозь кольцо окружения. Территория поиска расширилась….
В базу с границы вызвали первое звено. Командиры уехали в отряд на совещание. Потом за мной прислали дежурный УАЗик.
- Агарков, к начальнику отряда, срочно!
Ну, срочно, так срочно. Мне переодеваться не надо - повседневно в парадке хожу. Прыгнул в кресло рядом с водителем – поехали.
В кабинете полковника Конова кроме офицеров-пограничников все сундуки и Переверзев. На моё: «Разрешите?», хозяин кивнул – проходи, садись – и продолжил:
- …. таким образом, задача группы взять под наблюдение западное побережье Ханки. Очень высока вероятность попытки уйти с нашей территории по воде на подручном плавсредстве. В тайге у них сейчас земля горит под ногами...
Полковник доводил командованию группы задачу, а указка в его руках будто рапира, нет, будто рыцарский меч, рассекала воздух, уничтожая невидимых врагов. Потом вдруг опустилась на моё плечо.
- Командиром ПСКа-69 пойдёт мичман Белов. Помощником командира старшина… как вас? Так вот, главный старшина, по возвращении перешейте лычки вдоль погон. Ходатайство о присвоении очередного звания я немедленно прикажу отправить в бригаду.
Стой! Стой! Стой! А как же дембель? Приказ со дня на день. Юрченко обещал….
Но разве откажешься? Я ещё в форме. Обстановка обязывает…
- Есть, - сказал.
На пирсе экипажи выстроились в шеренгу. Переверзев довёл поставленную начпогранотряда задачу, вручил конверты с предписаниями и скомандовал:
- К бою!
Мичманы продублировали:
- Катер к бою и походу приготовить!
Моряки разбежались по боевым постам. Белов козырял на мостике, принимая доклады командиров БП. Я держал штурвал в руках, дожидаясь полной готовности. У меня чесалось плечо, и ныло сердце. Последнее из-за первого. Указка Конова, будто меч короля, посвятила в рыцари – читай - в офицеры. Я из-за этого на сундуков посматривал свысока, а на Переверзева снисходительно. Может, зря домой тороплюсь: пограничный флот – моё призвание. Будет ныть с тоски и разорвётся в клочья сердце на гражданке.
Отдав концы, мы встали в кильватерный строй вслед за ПСКа-68. За нами катера первого звена. Герасименко будет стеречь ворога на участке от границы до мыса Белоглинянный. Мы – от Белоглинянного до Безымянного. По сути, вся Платоновская бухта под нашим наблюдением. Южнее бдит первое звено. Об этом гласили письменные предписания. И ещё там обозначены условные коды, пороли, позывные. Охота началась!

Моё место в кубрике занял Витька Кутепов, я перебрался в каюту. У Вадима связка ключей от оружейки и беспаловских «секретеров» - он немедленно приступил к ревизии.
- Вадим, корабельный журнал будешь сам вести?
Белов плечами пожал.
- Тогда пойду, сделаю запись о проложенном курсе.
Поднялся в ходовую рубку, вычислил курс, отметил точку якорной стоянки - как раз в центре прямой, соединяющей оба мыса. Записал в корабельный журнал.
Хорошо, чёрт возьми, быть командиром! Даже помощником быть хорошо. Ясно и понятно, что командовать парадом буду я. Белов – это так, для представительства, для дисциплины у экипажа. Семь гавриков на борту готовы исполнить любой мой приказ. Эй вы, китайские хунвейбины, где прячетесь? Выходи – сразимся! Я вас из «рогатки» угощу парой-тройкой очередей. Ей бо, мало не покажется….
Ревизируя беспаловское имущество, Вадим обнаружил спирт в бутылке с винтовой пробкой.
- Отметим вступление в должность? По-маленькой…
А почему не отметить? После ужина – мы уже стояли на якоре в предписываемой точке – прихватил в каюту полбуханки чёрного хлеба и две банки тушёнки. Вадим ловко вскрыл их штык-ножом – сказалась армейская выучка.
- Вздрогнем?
Вздрогнули. А ветер крепчал. Противный, северо-восточный ветер, от которого нет спасения даже в базе.
- Тебя не укачивает? – посочувствовал Вадиму.
Нет, его не укачивало. Можно ещё принять. И мы приняли. Белов захмелел, пустился в пространные разговоры о не сложившейся карьере и, как следствие, семейной жизни. Я пару раз поднимался на палубу, заглядывал на боевые посты:
- Бдеть, не спать!
Потом подумал, мой датый вид расхолаживает моряков, и не стал надоедать. Только за тушенкой сходил в провизионку, а хлеб ещё был.
Захмелел я, и начал плакаться, что не решил окончательно – уйти на гражданку или остаться.
- Конечно, оставайся! – убеждал Вадим. – Если б у меня всё так получалось, ни минуты не думал….
К полуночи приговорили беспаловский спирт. Показалось мало. Я заметил запасную компасную картушку в сейфе.
- Нацедим кружечку? – убеждал Вадима. – Да брось, что случится? Думаешь, на мостике спирт в компасе? Давно уже электролит. До меня ещё вылакали - Никишка с компанией.
- Полкружки и спать, - согласился Белов.
Светка приснилась Рожкова. Странно, никогда с ней не был в постели, а тут…. Я у стены лежал, она с краю.
- Подними, - говорит, - подушку.
И сбросила её на пол. Мне, чтоб дотянуться, на Свету надо карабкаться.
И так три раза….
- Долго ты по мне ползать будешь? – ворчит.
- А что делать?
- Что делать? Любить, глупый.
Она обняла меня за шею, а потом как бросит на пол вслед за подушкой….
Я упал, прокатился по пайолам, ткнулся в Вадимов рундук. Белов ругался матом. Но ему было легче – он ткнулся в борт. Может, конечность сломал? Терпи, сундук, атаманом будешь!
Я ринулся на трап. Понимание произошедшего пришло сразу - ещё до того, как выскочил на палубу. На берег нас выбросило! Проспала вахта – как с якоря сорвало, как волокло с волны на волну, положило килем на грунт, а бортом на прибрежные кусты – всё проспали, канальи!

Сумрачный рассвет накатывал с востока. Катер стоял почти вертикально, «пританцовывая» килем на грунте. Левый борт «утюжили» волны, правый подпирали прибрежные заросли – обломанные стволы копьями торчали над палубой, усыпанной листвой и ветками. Даже гнездо птичье попало под ноги. Чёрт! Кто сейчас первым попадётся – за борт выброшу. Морекаки! Это одна мысль. И другая. Господи, да хоть бы все были живы и здоровы. Ребят жалко, свободы своей….
В ходовой было пусто. Пошёл вокруг надстроек и на юте увидел Его. В защитном комбинезоне с колпаком на голове, из-под которого – щекастая рожа цвета горчицы и узкие глаза. В руках автомат без приклада. Хунвейбин – гадать не надо. Что, приятель, надо? Руки поднять? Разве ж так ведут себя в гостях? Да перестань, собака, целиться в моё брюхо – что там, мишень нарисована?
Волны били в борт, ветки скрипели, запутавшись в леерах, ветер выл в снастях. Не услышал я шороха за спиной, скорее увидел подспудным зрением чьё-то движение. Обернуться хотел, но сильный удар под затылок бросил меня на спардек, с него на палубу. Чем меня так? Прикладом? Да нет у них прикладов. Кулаком? Сапогом? Каратист трёпанный.
Упал на спардек удачно и на палубу с него – без травм и переломов. Но удар по голове был очень сильный - я на немного отключился. Проволокли моё тело на ют и швырнули в пассажирку сверху вниз. Тут я включился – как раз вовремя, чтобы не разбить голову об обеденный стол. Люк закрыли. Я присел, ощупывая голову и размышляя над положением – оно казалось непростым. Вахта проспала – катер сорвало с якоря и выбросило на берег и не пустынный. Те, кого безуспешно ищут погранцы и чекисты в тайге, прятались на берегу, не ожидая нечаянной радости. А тут вот она – катер, с перепившим командованием и проспавшей вахтой. Это ли не удача?
А мы-то с Вадимом как крепко влипли! Если желтомордые не укокают, не уволокут в свою Поднебесную, то засудят свои на Русский остров. Ужас, мама, роди меня снова!
Вскоре весь экипаж собрался в пассажирке. Правда не своими ногами, чаще – волоком, а потом кульбит мимо трапа, но я уже был готов – отодвинул стол и ловил на руки летящие тела. Последним поступил Белов. Вадим единственный, кто оказал диверсантам сопротивление. Сунул хунвейбину в нюхало, и получил финкой в бок. Мы забинтовали рану – благо аптечка под рукой. Но командир не поднялся – лежал на баночке, укутанный в тулупы и постанывал, изредка забываясь. Нам ничего не оставалось, как сидеть и ждать, как пойдут события дальше, что предпримут хунхузы. Даже выяснять не хотелось, кто проспал вахту.
А что выяснять? Первая смена – командир, радист, старший моторист. Ни я, ни Вадим не вышли на вахту – пропировали. Мыняйло отсидел первую смену с Петькой Старовойтовым, в два часа подняли молодых. Пофигист-боцманёнок, завернувшись в тулуп, прикорнул на мостике. Кутепчик в машинном кемарил. В это время нас и сорвало с якоря. Где им, молодым, отличить килевую качку от бортовой. Хотя боцманёнок мог – не первый день на катере….
Застучала цепь на шпиле. Мы встрепенулись – точно, в Поднебесную собрались, собаки. И нас утащат. Только шиш узкоглазым – якорь-то сорван. Но сработал закон подлости – то ли зацепился в последний момент и держал катер от полного крена на борт, то ли впился в грунт вот прямо сейчас. Пленённая посудина вдруг дрогнула всем туловом и начала медленно поворачиваться. Вот уже потерян контакт с грунтом, началась качка…. Килевая!
Запустили двигатель, дали ход.
Чёрт! Что угодно, только не это. Чтобы в плен к китаёзам!?
- Петька! – ору. – Ищи ключи в ЗИПах.

Сдёрнул две пайолы в центре пассажирки. Вот он подшипник Гудрича – место, где валолиния уходит под днище. Его разобрать, и хлынет вода….
- Что делать собираешься? – встревожились моряки.
- Топиться. Иль вам плен по душе? Хотя, кому мы там нужны, за кордоном? Добегут до границы и за борт повыкидывают, как котят. Иль прикроются живым щитом, при перестрелке….
Петька нашёл сумку с ключами. Вот они – полный комплект – новенькие, никелированные. Никишка, Коля говорил, хотел умыкнуть, но не решился обкрадывать катер. Теперь они нам помогут если не жизнь, то хотя бы честь свою отстоять.
Кручу гайки, верчу языком:
- Настал момент истины, братцы. Момент, когда на вопрос судьбы – кто ты есть? – ответ должны дать: «Мы моряки пограничного флота, нас так просто не возьмёшь».
Момент действительно настал – руки немели от ледяной воды, душу холодили мысли о скорой и ужасной кончине. Ещё была тревога за ребят – лишь бы не подвели, не спраздновали труса в последний момент.
- Всё правильно, Толян, хххр-р-рен им, а не Китай. – Снегирь поддержал. – За кордоном нам точно кердык, а здесь ещё посмотрим – кто лучше плавает.
- На дне Ханкайском? В ледяной воде? Ну, ты, пернатый, чудак, – Меняйло встрял.
Моряки заспорили – уйдёт ли катер ко дну, если затопить пассажирку? – и натолкнули меня на мысль.
- Петька, - командую. – Разбирай опорный подшипник на переборке – затопим и машинное отделение.
Невозможно работать на ощупь – ледяная вода давит через резиновую втулку подшипника, заполнила всё подпайольное пространство. Руки немеют. Подошёл к Старовойту:
- Помочь?
- Нет, я заканчиваю.
Он открутил крышку опорного подшипника – больше с ним ничего и не сделаешь. Видно, как вода просачивается внутрь, образуя воронку. Всё, чёрное дело сотворено – остаётся сидеть и ждать результатов. Когда начнём пузыри пускать.
Двигатель работает, вал крутит винт, катер идёт навстречу волне. Долго идёт. Далеко ушёл? Вода плещется над пайолами, брызги летят на баночки. Вот-вот и их скроет….
- Командира на трап!
Вадима усадили на верхнюю балясину и привязали простынёй к поручню. Ему нельзя рану мочить – кровь не свернётся и вытечет вся.
Время идёт. Мы уже по грудь в ледяной воде, и она прибывает.
- Суки, утащат в Китай, - хрипит Меняйло. – Как пить дать, уволокут.
- А шиш им во всю жёлтую рожу! - меня вдруг осенило. - Сейчас, братцы, сейчас я их лишу руля.
Как сразу-то не сообразил – по левому борту штуртрос идёт, и вот здесь должен быть талреп. Точно! Есть!
- Петька! Отвёртку и ключ на десять.
Но Петька сидит бельчонком на спинке баночки и с ужасом взирает на подбирающуюся воду. Мокрый с головы до ног, продрогший.
- Замёрз, моряк?
Снегирь откликнулся:
- Моряки не мёрзнут – моряки синеют.
Ладно, сидите. Сам найду. Спрыгнул в воду и чуть не сломал ногу, угодив на вращающуюся валолинию. Пошарил на пайолах сумку с ключами. Всё. Кульминация! Руки не чувствуют ледяной воды – одна сплошная боль во всём теле и ломота. Движения не координируются. Зубы выбивают чечётку.

Нашёл сумку, в ней отвёртку и нужный ключ.
Штуртроса и талреп, их соединяющий, туда-сюда, сюда-туда…. Рулят маоисты - домой спешат. А вот хххр-р-рен вам! Сунул отвёртку в отверстие талрепа, поймал ключом гайку – бац! Удар! Талреп побежал к корме, выбил из рук отвёртку. Булькнула в воду – где искать? Чёрт с ней. Да и не удержать мне трос отвёрткой – у штурвального такой рычаг…. Надел ключ на гайку, сворачиваю и бегаю за талрепом по пассажирке. Руль направо - я вперёд, руль налево – я назад….
Свернул. Оборвалась штурвальная цепь, и катер стал неуправляем….
Всё, братцы, приплыли.
Заглох, захлебнувшись, двигатель. Вода плещется под палубным настилом. Нам осталось пространства – спардек. Одни головы из воды торчат. У Вадима ещё и колени. За его спиной выплёскивается вода в щель створок пассажирки.
- Что это?
- Волны по юту – сели-то глубоко.
Парни опять заспорили – пойдёт ли ко дну катер? Два отсека затоплены, но есть ещё камбуз, кубрик, каюта, форпик, ахтерпик и оружейный погреб – должен удержаться.
- Что там?
Над головой затопали, загремели.
- Спасательный плотик сбросили – швах дело.
- Бегут китаёзы! Ура, братцы! Спасены!
Далёкий, но усиленный мегафоном и близостью воды, родной голос мичмана Герасименко:
- На плотике, всем в воду. Вторая очередь на поражение.
Будто отбойным молотком по голове простучала очередь крупнокалиберного пулемёта.
Разумно ведёт задержание Николай Николаевич. На плотике какую ещё фортель могут выкинуть – парни отпетые. А в ледяной воде их можно брать голыми руками….
Всё, взяли – не слышны за бортом даже шорохи….
Только волны. Только холод. Да перестук зубовный.
О нас забыли.
Замерзаем! Заживо леденеем! Спасите, братцы! СОС!
Ох, и покричали же мы, глотки надрывая. Один Вадим молчал, но он без сознания.

Ваше благородие их превосходительство
Издало приказ о дембеле Советское Правительство
Навернулись слёзы на глаза мои
Не везёт мне в службе – повезёт в любви

Слабее всех оказался я – а может, досталось больше? Нет Вадиму круче – он чуть насовсем кровью не истёк. Его в базе сразу на вертолёт и во Владик. Слава Богу, жив! Мы что, у нас только переохлаждение – можно сказать, лёгким испугом отделались. Парни на следующий день в казарму. А мне почти неделю температуру сбить не могли - бредил, говорят, метаясь в жару, всякой ерундой. Когда оклемался, потянулись гости. Ребята приходили, рассказывали. Полковника Конова с должности сняли – не посмотрели, что кавалер знака «Почётный чекист». Вот за эту самую операцию, в которой довелось нам участвовать. Слишком, говорят, велики потери. Тут ещё мы катер угробили. Притащил его на буксире 67-ой, тот самый, что спасал нас из ледяной купели в затопленной пассажирке. Герасименко, как диверсантов скрутил, на всех парах в базу – за орденами. По слухам – наградят. А нас? Нас, наверное, будут судить. Ждём - парни в казарме погранотряда, я в санчасти, отчаянно кашляя….
Пришли Петька Старовойтов с отцом. Начальник судоремонтных мастерских Паранайска пожал мне руку:
- Спасибо за сына.

Грохнул на тумбочку угловатую бутылку коньяка.
- Хочу с тобой выпить. Специально прилетел. Сразу, как узнал.
Петька тактично вышел. За ним потянулись солдаты из палаты. Их трое. Молоденький самый – водитель персонального УАЗика начальника особого отдела отряда. Здесь он с огнестрелом. Вернее – с царапиной от пули под мышкой. Застукал его капитан Тимошенко с женой в прелюбодеянии и за кабуру. Жене пулю в сердце, водиле, и себе в голову. Схоронили супругов, а солдатик лёгким испугом отделался да царапиной в левой подмышке.
Рассказывал вечером, когда палатой допивали коньяк:
- Были в Уссурийске, шеф: «Давай заедем к крестникам». Задержали нарушителей – ей девятнадцать, ему сорок пять. У него в Китае семья – детишек кишмя кишит, а он: хочу жить в Союзе и только вот с ней.
- Действительно, кресничек, - вспомнил я историю двухгодичной давности.
- Так вот, - продолжил водила особого отдела, - ушёл шеф, а через некоторое время летит молодая хозяйка. Ничего из себя, в нашей одёжке. «Идём, - говорит, - солдат, чаю попьёшь». В сторонку отошла да как начала сморкаться – у меня и аппетит пропал.
- Обезьяна, - посетовал один из двух «дедов-погранцов». – Никакой культуры.
Я возразил:
- Это ты напрасно. Китайская культура намного древнее нашей.
- И от того они такие рыпистые? Тебя вон чуток не утопили….
- Одно другому не мешает. Взять немцев – цвет европейской цивилизации, а сколько народу загубили….
Заспорили. Фрицев, хотя они тоже гады, когда против нас, уважали больше узкоглазых.
У «дедов-погранцов» своя «история болезни». Были в увольнении, сцепились с «шурупами» из танковой дивизии. Толпа тех была – всех перемогли. Одному бойцу косицу проломили – до сих пор в коме лежит. Погранцы ждут и гадают, куда из палаты – на заставу или в дисбат?
Вот и меня, то ли лечат здесь, то ли в заложниках держат – как дело повернётся. Диверсантам мы не дали уйти, а катер-то угробили. Пропили с Вадимом….
Достал из тумбочки газету - старший Старовойтов притащил. Отыскал…. Вот она, малюсенькая заметка: «…. уволить в запас…. срок службы которых.… и призвать на действительную срочную службу….». Какие простые, но важные, ёмкие слова! Как долго ждала их моя душа.
По щекам побежали слёзы, я закрыл лицо газетой.
- Что с тобой? – засуетились погранцы. – Тебе плохо? Позвать сестру? Сестра!
Но пришёл медбрат – сержант срочной службы.
Слёзы вытираю:
- Со мной ничего – всё в порядке.
- Вставай, вставай, - потребовал костоправ. – На укол пора.
Пошли в процедурную. Сержант в белом халате трепался напропалую:
- Горячий укол – хлористый кальций. Он тебя к утру на ноги поставит. Закатай тельник до предплечья. Поработай кулаком….
- Зубов не жалко?
- Шутить изволите?
Он перетянул мне руку жгутом, нашёл иглой вену, выдавил туда содержимое шприца. Вздулась шишка.
- Сейчас будет немножко жарковато, - и развязал жгут.
Какой немножко! Будто огнедышащий дракон лизнул мою спину. Я дёрнулся грудью вперёд, упал со стула и отключился на полу.
…. Вернувшееся зрение явило сознанию такую картину - я спиной на полу, на мне костоправ, по щекам хлещет. Потом сунул в нос нашатырь.

- Что с тобой? Что?
- Дом увидел, как наяву…. Слышь, брат, помоги. Мне надо связаться с бригадой в Дальнереченске. Позволь к телефону….
Костоправ взликовал, что ко мне вернулось сознание, и рад был помочь:
- Так, это, коды надо знать…. Ты знаешь?
Я не знал.
- Юлька! Юлька поможет. У меня девчонка на телеграфе служит. Пойдём.
Мы прошли в кабинет военного врача. Костоправ дозвонился до своей Юльки, уворковал её помочь. Телефонистка связалась с Дальнереченском. Был звонок в политотдел бригады, дежурному по части. Наконец нашли квартирный телефон Юрченко.
- Да, - раздался на том конце провода узнаваемый голос с хрипотцой.
- Добрый вечер, Борис Павлович, главный старшина Агарков, ханкайская группа катеров. Прошу прощения за поздний звонок.
- Да уж…. Я слушаю, старшина.
- Приказ вышел, товарищ кавторанга, занятия начались, меня ждут в институте.
- Я помню о своём обещании. Но мне сказали: у тебя проблемы со здоровьем.
- Жив и здоров, Борис Павлович, и вам желаю….
- Слышу. Рад. Завтра дам команду готовить тебе документы на расчёт. Приезжай….
- А Переверзев?
- Я ему сейчас позвоню.
- Спасибо.
- Спасибо, друг, - я полез обниматься к костоправу. Ткнулся носом в его плечо и не смог удержать слёз.
- Ну-ну, - похлопывал ладонью моё плечо сержант. – Ну-ну.
Переверзев явился после обеда.
- Личные вещи остались? Собирайся. Завтра еду в бригаду и тебя захвачу.
- В бригаду? На ГАЗоне? 200 вёрст в холодном пыльном кузове? Боже праведный! А почему не на поезде? Билетов не достать? А попробовать? Дайте мне шанс.
- Хорошо. Не уедешь сегодня – завтра со мной на машине.
Сборы были не долги – вещи мои хранились в каптёрке. Я из санчасти перебрался в казарму, где уже обитал наш героический, но сухопутный теперь экипаж. Прощались, обнимались, собирались всей толпой в самоволку – меня на вокзал проводить. Герасименко явился с пирса, специально, по приказу замполита. Вот спелись два друга – хрен да подпруга! Ухмылки его ясны – билетов нет, меня в казарму и завтра в продуваемом всеми ветрами, пыльном кузове «УАЗа» двести вёрст в холодном октябре. А меня кашель бьёт, испарина от слабости – ну, не долечился: домой охота.
Думаю, подсылая ко мне Гераську, замполит ещё одну цель преследовал. Знал, что отношения наши не выяснены, характеры у обоих взрывные – большая вероятность, что мы могли сцепиться с сундуком насмерть у последней черты. А он пожнёт плоды своих интриг.
Прощай, братва! Веди меня, сундук, на вокзал.
Идём, молчим. Я впереди, Гераська за спиной – конвоирует.
На вокзале кассирша:
- Билетов нет. Но могут быть по прибытию поезда.
О-пана! Зацепочка!
- Буду ждать, - говорю. – Могут быть места по прибытию поезда.
Гераська пожал плечами – имеешь право. Прибытие в половине двенадцатого. Ещё два часа. Готов ждать. Вот, ублюдок!
На вокзале народу тьма – призывников провожают. Вот они – свежестриженные, нахально-растерянные – с родственниками, друзьями, подругами.
У меня созрел план. Подошёл к группе ребят.

- На службу? Основное армейское правило знаете? Старшин уважай, кусков презирай. Видите, сундук меня пасёт? Можете прессонуть, чтоб я его на вокзале больше не видел?
- О-о, да легко. Мы его щас в ближайших кустах закопаем, - пообещали провожающие, выпендриваясь перед отъезжающими.
Не знаю, закопали Герасименко в ту ночь на вокзале иль убёг Николай Николаевич, но пропал с моих глаз навсегда. С новыми знакомцами-призывниками я не только сел в поезд, но и без билета доехал до Дальнереченска – закосил под «покупателя». Настоящие были не против.
В бригаде меня ждали документы на главного корабельного старшину. Прощальный жест полковника Конова. И ещё известие, что машина с замполитом, выезжая из Камень-Рыболова, перевернулась. Переверзев сломал ногу и попал в санчасть. Вот так судьба распорядилась.
Дембеля с малых катеров поинтересовались - не нужно ли что через забор пронести? У меня в портфеле ничего предосудительного. Разве что альбомчик.
- Кто дежурный на КПП?
- Старлей Ершов.
Докатился Кабанчик – на сундуковские посты заступает.
- Легко пройду – корифан-то старый.
Но ошибся….
Ершов не кинулся обниматься. Сказал деловито:
- На дембель? Что везём? Открывай портфель – таможенный досмотр. Так, тельник один, зубная щётка… так…. А это что? Дембельский альбомчик? Ну-ка, ну-ка, полюбопытствуем…. А тебе известно, старшина, что снимать боевую технику запрещено? Не обессудь….
Он рвал листы из дембельского альбома и вглядывался в моё лицо с садистским удовольствием.
- Что лыбишься? Что ты лыбишься?
- Я думаю, переступлю порог КПП и больше никогда, ни одной писе не позволю унижать себя безнаказанно. Клянусь.
- Может, поговорим на эту тему в кабинете начальника политотдела, или ты торопишься?
Вырванные листы Кабанчик сунул в урну, альбом положил сверху на портфель. Я потянул его за ручку, и альбом скатился на пол. Пусть остаётся. Уж лучше без него, чем с таким.
- Честь имею! – козырнул и вышел вон.
Этот случай рассказал полковнику ЧВВАКУШа, вместе с двумя патрульными курсантами остановившему меня на вокзале в Челябинске. Я уже переоделся в дембельскую форму и поджидал электричку в родной район. Полкан полистал мои документы, пересчитал знаки на груди и сказал:
- Служили отлично, но зачем же форму нарушать? Кашне вам не положено. Снимите, застегнитесь и наденьте «слюнявчик».
- «Сопливчик», товарищ полковник, - поправил я, стоя в распахнутом бушлате и роскошном офицерском кашне.
Видок мой дембельский явно не соответствовал требованиям Устава, но падать ниц в трёх шагах от дома так сильно не хотелось….
- Вы можете затащить меня в гарнизонную губу, отнять звание и награды…. Я три года не был дома, готов задержаться ещё на десять суток, но «сопливчика» у меня нет – стюардессе оставил сувениром.
Он был мудр, этот полковник ЧВВАКУША. Он усмехнулся, вернул мне документы и взял под козырёк. Я мог презирать любого вояку – будь он маршал или рядовой – это субъективно. Но объективно – я обязан отдать честь воинской форме. И я опустил портфельчик, застегнул бушлат, даже крючок у горла, упихал с глаз кашне, и встал по стойке «смирно», приложив ладонь к бескозырке.
- Вольно, - сказал полковник и протянул широкую ладонь. – Поздравляю с возвращением.
Слёзы побежали по моим щекам, когда показали патрульные спины.
Потоки их были дома. Мама плакала, уткнувшись носом в моё плечо. Отец размазывал сырость кулаками по щекам. Сестра – оптимистка. Явилась и пихнула меня в кресло:
- Рассказывай.
- Что, милая?
- Как что? Анекдоты армейские – страсть люблю.
- Да не был я в армии – три года во флоте.
- Напрасные годы, заметь, - встрял отец. – Сейчас бы уже институт заканчивал, в начальники метил.
Я задумался - а напрасные ли?

Подруга для председателя

В толкотне и в суете
Принцесс полно, да все не те.
Где же та красавица,
Та, что нам понравится.
Та, что с нами справится.
(П. Маккарти)

1

Блаженно растянувшись на кровати, обвёл взглядом комнату. Мне определённо нравился новый родительский дом, который они построили и благоустроили, пока служил на границе. Как-то у меня будет в общаге?
Чувствуя, что мысли о новой жизни развеселили, почти успокоился после спора с отцом – никак не хотел отпускать меня старый вечером на электричке в Челябинск. Строил планы – заночую в Шершнях у сестры, а утром в ЧПИ. А он – нет, утром поедешь на автобусе. Мы заспорили. Потом я согласился – ладно, будь по-твоему. Подумал – запрусь на учёбу в институте и пропаду с родительских глаз на полгода. Пусть хоть этот вечер будет нашим. Вспоминали с ним Ханку….
Когда наутро вышли в гараж к отцову «Запорожцу», презентованному инвалиду войны государством, подумал – холодно, не заведётся машина. А она завелась и весело побежала вперёд по заснеженной дороге. Я увозил с собой ощущение домашнего покоя и уюта, о которых с надрывом мечтал долгие годы службы.
Дребезжа и подпрыгивая на каждой рытвине, «Запорожец» въехал в Южноуральск. Я поглядывал в окно на двухэтажные дома – они мне почему-то казались ненастоящими. Южноуральску не хватало масштабов, и потому дома его и улицы выглядели декорацией. На автобусной станции толпа народа. Взглянул на отца и укоризненно покачал головой – вот и приехали!
- Посиди немного, - он оптимистично двинулся к кассе.
Скоро вернулся с билетом, вложенным в красные корочки удостоверения инвалида войны, объявил:
- Место двадцать пятое.
Я постарался не улыбнуться.
- Спасибо.
В автобусе моё место оказалось рядом.… С кем бы Вы думали?
Вот и скажите, что судьбы нет – всё происходит по воле случая. Хрен там! Она есть – всё предначертано на Небесах задолго до исполнения на Земле. Ведь мог же вчера уехать на электричке в Челябинск – мог, но не уехал. Судьбе было угодно посадить меня в автобусное кресло рядом с бывшей подругой, из-за которой начались все мои злоключения – драка с бандитами, бегство в пещеру, служба и только через три с лишним года возвращение домой. И надо же было встретиться!
В первый момент растерялся – Господи, ты-то почему здесь (я не про Господа)? Два часа ехать с тобой, когда мы уже однажды на всю жизнь расстались. О чём говорить? Как я был облапошен и брошен? Впрочем, нет, помнится, я её бросил.
- Здравствуй, Надя, - сказал, чувствуя себя стервецом.
- Господи, ты ли это?
- Как видишь.
На мне был бушлат с бескозыркой, клёши и флотские ботинки на высоком венском каблуке. На коленях чёрный портфельчик с якорем на язычке – дембельский саквояж.
Автобус урча покатил по городу.
- А я и не знала, что ты служил во флоте. Совсем вернулся?
- Да, вот еду в институт восстанавливаться.

- Да ла-а-адно! Впрочем, ты ведь у нас очень умный - ни как твой сват.
Колька служил морским пехотинцем где-то под Владиком.
- Вы переписываетесь?
- Только осталось.
- Замужем?
- Нет.
- Что со Стахориком?
- Убил его Колька. Толпой подловили, избили и бросили под автобус. Потом водителя судили – чуть срок нахаляву не схлопотал.
Я замолчал – вон оно как!
За окном мелькали последние дома города перед выездом на трассу. Мне захотелось его открыть, высунуться и заорать – помогите, люди! прошлое догоняет!
Но я спросил:
- Ты, правда, веришь, что он убил?
- Наивный, - сказала Надюха. – Твой сват на всё способен.
Господи, кого она из себя корчит – престарелую тётю, много повидавшую в этой жизни?
- Где твой ребёнок?
- А что? – ощетинилась Надя.
- Да нет, ничего. Просто думаю, что маленькие дети должны жить с родителями.
- Ты посмотри на него – какой правильный! Давай, женись, и заберём малыша из детдома.
- И ты, не любя, пойдёшь за меня?
- Пойду – вон ты какой красивый: ленты в якорях, а грудь, наверное, в медалях.
Я напрягся, себе шепнул – дыши, не психуй, думай головой, а не нервами.
Взгляд мой был смертельно холоден:
- Слушай, а мне это надо?
- А помнишь, говорил, что любишь? Ромео из себя изображал. А оказалось - ты такой же поддонок, как и твой сват.
Я смотрел на неё с патрицианским презрением к нижеползающим:
- И ты уверена, что это правда?
- Да, это неправда, - спокойно сказала она. – Из вас двоих я любила только его.
- А теперь, я вижу, добилась аттестата зрелости в житейских науках, и готова пойти за кого угодно – даже за меня, недостойного.
- Все вы сволочи, - сказала Надюха и тихо заплакала.
- Я тебя утешать не собираюсь, - не знаю, почему сказал я. – Это всё равно, что говорить сковородке, что у неё дно закопченное.
Надежда завелась сильнее.
- Меня в жизни никто так не оскорблял, - сквозь слёзы сказала она.
Я был несокрушим:
- Да будто бы.
Но я действительно не умел утешать, а громкий плач её раздражал. Мне захотелось закричать – слушай, Надюха, хватит дурить! У тебя была любовь честного чистого парня, а ты выбрала негодяя. Кто теперь виноват?
Громкий плач её перерос в истерику – она подвывала волчицей, надрывно всхлипывала и кулаками размазывала тушь по щекам.
Окружающие зашевелились:
- Эй, что там происходит? А ну-ка перестань! Эй, парень, пересядь сюда.
Я бы запросто, но сидел у окна, и через Надюху не выбраться, да она и не выпустит – это точно. Сиди и слушай, раз уж судьбой так предназначено. И я сидел.
К нам подошли.
- Девушка, вам плохо? Может, пересядете?

Надюха всхлипнула и успокоилась.
- Нет, нет, всё нормально. Старого друга встретила…. разволновалась.
А когда разошлись сердобольные по своим местам, тихо сказала мне:
- Зачем ты меня обманул?
Я промолчал – новый виток напряжения? А она продолжала:
- Коля, Коля, я тебя так любила…
Мне показалось, что она сбрендила, а с такими, говорят, лучше не спорить, но я сказал:
- Я не Коля, меня зовут Анатолий.
Смотрел на неё и думал – нет, ничуть барышня не увлекает, было когда-то, но прошло. Да и она сама виновата – крутила шашни за моей спиной. Теперь уж о чём?
- Правда? – она спросила и выдохнула. – Жаль.
На вокзале в Челябинске Надя буркнула отрешённо:
- Встречаться будем?
- А надо ли? Жди своего Николая – скоро и он дембельнётся.
И мы расстались.
Козырнул вахтёру у входа во второй корпус института:
- Я в деканат.
Сдаю бушлат в гардероб - гардеробщица:
- А кепочку в рукав.
Водрузил бескозырку на бестолковку, улыбнулся:
- Не стоит.
В деканате две женщины активно обсуждали животрепещущую тему, не обращая внимания на меня, вошедшего.
- Слушай, нельзя же каждому мужику вешаться на шею!
- Да? А кто дважды был замужем? Я или ты?
- И что? Тоже мне! Тебе просто не повезло, а то бы выскочила в семнадцать лет.
- А ты что так нервничаешь? Наверное, опять с Дмитрием своим поссорилась?
- Ненавижу ублюдка!
- То есть - история в самом разгаре? Любовь, ненависть – всё едино. Тебе никогда не говорили, что противоположность любви называется равнодушием?
Я покашлял. Обе дамы воззрились на меня – сначала на грудь, расцвеченную иконостасом наград, потом на клёши и корочки с высоким венским каблуком, потом на бескозырку с ленточками, и уж потом только на моё волевое, мужественное, невозмутимое лицо моряка-пограничника.
Хозяйкою кабинета была секретарь деканата Фаина Георгиевна – средних лет дама с белокурым шиньоном и скуластым татарским личиком. Она важно кивнула – подходи, мол, поближе. Я положил перед ней военный билет.
- Ну и что?
- Главный корабельный старшина Агарков, - представился официально. – Был в академе, служил, теперь демобилизовался и хочу восстановиться.
- Не поздно ли? Занятия уже два месяца идут.
Я промолчал. Фаина пожала плечами:
- Ждите. Сейчас будет перерыв, и кто-нибудь из начальства подойдёт обязательно.
Вышел в коридор, пристроился на подоконник. Вскоре действительно начался перерыв и столпотворение народа. Сновали студенты с зачумленными от избытка забот глазами – в очках, узких брючках (в коротких – до щиколотки), в пиджаках и рубашках навыпуск. Прекрасная половина студенчества скользила, извивалась, проникала в любые щели плотной толпы на шпильках, платформах и толстых каблуках, раскачивая бёдрами платья, юбки и обтягивающие джинсы. Сколько их тут! А мы-то, балбесы, думали на кораблях, что женщин на всех не хватит.

Несколько человек вошли в деканат. Не психуй, не паникуй, дыши глубже, думай головой - ну и что, что два месяца! – сказал сам себе и тоже вошёл вслед за ними. Это были старосты, которые сдавали и получали журналы групп.
Заместитель декана по младшим курсам Пётр Иванович Михайлов (в народе ПИМ, а когда раздражал – ПИМ Дырявый) олицетворял собой мудрость и властность. Одет он был в просторный тёмно-синий костюм времён победы над проклятым фашизмом. Взгляд его под седыми бровями являл отеческую нежность и учёную невозмутимость.
- Ну и что, что прибыли? А почему не к Новому Году?
Когда вот так вот встречает начальство, от которого зависит судьба, то вам только остаётся ретироваться, согласившись – да, извините, я вернусь сюда первого сентября будущего года. А я закусил удила.
- Не понимаю, почему я не могу восстановиться сейчас?
- Вы намного отстали – пропустили два месяца.
- Ну и что?
- Вам сейчас не догнать группу. Вас выставят из института в зимнюю сессию… если до неё доберётесь.
- Я проучился год перед службой.
- Хм…. И что, к примеру, у вас было по начерталке?
- В зимнюю сессию? «Хорошо».
- Хм… «Камикадзе», - он обернулся к Фаине Георгиевне. – А вы что думаете по этому поводу.
Она улыбнулась:
- Симпатичный морячок.
Пим перевёл дух и снова бросился в атаку:
- Учтите – мест в общежитии нет, стипендии все распределены.
Мне показалось, он сейчас взорвётся, затопает ногами и заорёт – пошёл вон, наглец такой! – так лицо его побагровело.
- Почему мест нет? – встрепенулась секретарь деканата. – Позвоните Галине Константиновне – она любит моряков и что-нибудь наверняка придумает.
Пётр Иванович махнул рукой:
- А, сами звоните. Я на кафедру – это секретарше. Потом мне – Хорошенько подумайте и решите – если напишите заявление о зачислении, я завтра подпишу.
И ушёл, бросив от двери:
- Боже, как люди упрямы! Это нехорошая черта.
Фаина Георгиевна набрала номер телефона:
- Галина Константиновна, ты на месте? Здравствуй, голубушка моя. Как дела? А на личном фронте? С переменным успехом? Желаю удач. Примешь к сердцу судьбу молодого человека? Моряк, красавец, герой! Помнишь, каким был Жорик Москаленко, только этот в плечах пошире - взглянешь, растаешь. Сейчас пришлю.
Положила трубку и мне:
- Знаешь, где наше общежитие?
Я кивнул.
- На втором этаже комендатская.
Снова кивнул.
- Коменданта зовут Галина Константиновна. Думаю, место она тебе найдёт. Если не пугает отсутствие стипендии, пиши заявление. Завтра утречком я его подсуну начальству, и начнём оформляться.
Написал и пошёл в общежитие.
Передо мной была женщина средних лет, которая, показалось, могла дать фору любой юной леди. Я увидел на её лицо следы былой красоты – чувственные губы, коричневые глаза – насмешливые, живые, влюбчивые. Она вполне могла сыграть в кино императрицу Екатерину Великую, хотя звалась Галиной Константиновной и была комендантом общежития. В ней было что-то театральное – от драматической актрисы. Короче, она была настоящей женщиной – зрелой и соблазнительной.

- Отслужил? – спросила она, картинно подняв бровь.
Мне показалось, она хотела сама показать мне место для проживания, но потом её что-то отвлекло. Она торопливо сунула мне пару ключей с бирками и махнула рукой:
- Иди, выбирай.
Я пошёл снизу вверх.
В комнате № 304 никого не было – стояли незаправленными три кровати, а четвёртая была убрана совсем – то есть, разобрана на составляющие, приваленные к рундуку (шкафчику для одежды). На её законом месте теснились музыкальные инструменты – ударная установка с тремя разнокалиберными барабанами и тарелкой, да ещё две гитары с колонками. Такое соседство не вдохновляло.
В комнате № 407 тоже не было никого, но кровати стояли на своих местах и одна без постельного белья. Я вернулся в комендантскую:
- Эта.
Галина Константиновна черкнула записку:
- Иди в подвал, получай бельё.
Увидев перед собой расправленную постель, я вдруг потерял всякий интерес к окружающему миру и без сил, страшно уставший за безумный день, провалился в оазис свежих белых простыней. Напоследок подумал, что графин с водою и стакан на столе положительно характеризуют обитателей комнаты.
Проснулся, когда появился первый сосед – среднего роста, мускулистый малый, с подбородком спортсмена.
- Сазиков Вова, - подал он руку, мельком взглянув на мою одежду на спинке стула. – Добро пожаловать на гражданку.
Я её пожал:
- Прошу добро в вашу команду.
- Моряк, значит. С какого флота, на какой курс?
- А ты служил? – вопросом на вопрос ответил я.
- Да минет меня доля сия….
В комнату вошли ещё два члена команды, споря на ходу:
- Там где мужчина и женщина, третьим всегда будет дьявол.
- С чего ты взял?
- Где-то читал. О, у нас пополнение.
Ребята представились:
- Олег Орленко.
- Боков Владимир.
Представился я.
Они тут же продолжили прерванный трёп:
- И всё-таки женщина это такая скотина, с которой надо держать ухо востро.
- Э-э-э…. Но мы ведь только что говорили…. Или всё это так: бла-бла-бла?
Сазиков подал голос:
- Перед сном о бабах – для здоровья надсада.
- Какой сон? Идёмте рубать.
И мы вчетвером пошли в студенческую столовую, которая работала теперь по зимнему расписанию - с семи утра до восьми вечера. Олег и там, склоняясь к тарелке, развивал свою женоненавистническую теорию:
- Честность с бабами уместна, как муха в стакане. А почему? Только начнёшь ей доверять, она тут же предаст.
Меня начала раздражать его предвзятая категоричность.
- И нет сомнений? – спросил я.

- В чём? – Олег дёрнул головой так, что его массивные очки в роговой оправе чуть не оказались в остатках картофельного пюре.
- В том, что утверждаешь.
- Жизнью проверено.
- Ну, хорошо, давай рассудим логически. Ты утверждаешь, что ты хороший, а все бабы плохие. А почему ты хороший? Потому что не совершаешь дурных поступков. Верно? Это пока. А потом начнёшь верить, что всё, совершённое тобой, просто прекрасно и другим быть не может – ведь ты же хороший. В итоге имеем самовлюблённого эгоиста, между прочим, инженера – командира производства.
Олег обиделся:
- Откуда ты такой умный? В армии научили?
- Во флоте, - поправил я.
Орленко не остался ночевать в комнате.
- Обиделся? – недоумевал я.
- Да нет, - разъяснил Сазиков. – У него невеста в городе, заявление подали – скоро свадьба.
- А я подумал, он баб ненавидит.
- Одно другому не мешает, - заскрипел пружинами кровати Боков, устраиваясь почивать. – Тёзка, песенку на ночь.
Сазиков достал гитару с антресолей, сел в трусах на кровать по-турецки и запел, безбожно фальшивя аккордами.

На горе у реки лес зелёный шумит
Под горой за рекой хуторочек стоит.

Боков:
- Пой, старшина.
И сам запел:

В том лесу соловей звонко песни поёт
Молодая вдова в хуторочке живёт…

Фаина Георгиевна заявление моё приложила к приказу о зачислении в группу ДПА-130. Отправила в моментальное фото за фотографиями на студенческий билет, зачётку и ещё для пропуска на кафедру, куда действовал особый пропускной режим. А ещё с дополнительными печатями он (пропуск) открывал двери на военную кафедру и в корпус «V», где стояли узлы и ступени настоящих космических ракет. За одной печатью отправился в третий корпус - только что отстроенное, но ещё не полностью заселённое здание. Гулким пустым коридором дошёл до нужной двери, постучался, вошёл.
Два улыбчивых молодых человека проверили мои документы – те, что я подал, и те, что были у них в белой папке. Взяли с меня подписку о неразглашении государственной тайны. С милой улыбкой напомнили о войсках, в которых служил:
- Бдительность не теряйте, если что подозрительное узрите, сразу сюда.
И меня завели:
- Стучать не привык, а вот если бы поработать. В вашем ведомстве вакансий нет на полставки?
Они улыбнулись. Один спросил:
- Жизненные принципы поменяли?
Другой зачитал документ из папки:
- На контакт о сотрудничестве не идёт.

Ай да, Антошка, сукин сын, загубил карьеру! Не сумел разглядеть во мне задатки великого разведчика, контрразведчика, на худой конец, сотрудника КГБ. Но это я в шутку, скорей с благодарностью вспомнил особиста погранотряда лейтенанта Антонова. Ещё думал, топая в деканат, что во всей этой истории с китайскими диверсантами осталось множество нераскрытых тайн – и одна из них – почему меня даже не допросили по поводу действий экипажа в момент задержания желтомордых и выхода из строя сторожевого катера. Возможно, в то горячее время не до меня было службам секретным – большие потери в личном составе, обезглавлен отряд и самоубийство капитана Тимошенко, начальника особого отдела. Может, сквозь пальцы посмотрел Антоха на мой скорый дембель похожий на бегство. А может, не знал? Да Бог с ними! Я ведь не в бегах, не скрываюсь, если виноват в чём – судите. А пока что… будем учиться. Но какова оперативность в конторе! Я ещё не студент, а досье на меня уже в институте. Да, с этими ребятами не соскучишься. И надо держать ухо востро.
Весь день ушёл на оформление документов и допусков. Напоследок Фаина Георгиевна сказала, что староста группы ДПА-130 живёт в общаге, зовут его Сергей Иванов. В комнате вместе с ним жили ещё два одногруппника – оба Андрея: один отзывался на Карымсакова, другой на Фролова. Четвёртым жильцом был Владимир Курочкин, как гласила табличка на двери, из группы ДПА-132. Я постучался и вошёл в комнату:
- Прошу добро.
Они пили чай. Я пробежался взглядом по лицам – ага, парень с симпатичным татарским лицом, наверное, Карымсаков, а остальные…. но я ошибся – это был Сергей Иванов. Он держался с уверенностью и достоинством старослужащего – первым пожал мне руку и присвистнул на иконостас наград:
- Что, больше нечего надеть? Так и будешь бренчать в институте?
- Сниму и срежу погоны, как только встану на учёт в военкомате, а ходить буду в этом, пока на гражданку не заработаю.
Сергей налил мне чаю в кружку, а Карымсаков (мы уже познакомились) уступил стул, пересев на кровать.
- Да, трудно тебе будет, дед флота советского, за два месяца группу догнать. Ну, ничего, поможем, чем сможем – я завтра поговорю с пацанами. Чем сможем…, - он повторил, а потом спросил. – Стипуху дали?
На моё отрицательное покачивание головой:
- И здесь поможем талонами на питание: группой скинемся – с голода не умрёшь.
Попив чайку, Сергей предложил мне сигарету, и все дружно пошли курить на лестничную площадку чёрного входа. Взглянув на меня поверх пламени спички, он спросил:
- Где служил?
- В 15-ой отдельной бригаде сторожевых кораблей и катеров – на Ханке, короче.
- А я в Омске, в ракетных войсках стратегического назначения.
Он снова подал мне руку, и я снова её пожал.
- Нормально служил?
Я промолчал. Разве значки на груди ни о чём не говорят?
Он понял по-своему.
- Земля вертится, время идёт. Нужно жить и забывать.
- Всё забыть? – спросил я.
- Служба хорошо вспоминается за бутылочкой, а в институте о ней лучше не думать.
Пожал плечами – тебе видней: ты проучился целых два месяца.
Но оказалось, что Серёга и на рабфаке проучился год. А поступал вместе со мною и вылетел в армию из группы ДПА-102, которая была на картошке, когда мы заливали пол бетоном общежития № 8 – так что до службы мы с ним могли, но нигде не пересеклись.
- Что, Дед (похоже Сергей придумал мне псевдоним), страшно служить на границе?

- Да можно служить. Главное – не терять надежды дожить до смерти.
- Верно сказано! Может, по поводу? – предложил Иванов.
Я покачал головой:
- Нет. Сегодня надо хорошенько выспаться, а завтра на службу – мне надо осилить за два месяца программу четырёх.
- Ну и правильно! - Сергей хлопнул меня по предплечью.
Потом я вернулся в свою комнату, разделся, лёг, закрыл глаза и стал думать о завтрашнем дне – уходящий был через чур длинным.
И он наступил - день, который ничто не могло испортить. Над городом ещё было темное небо, но сам он сиял огнями витрин, фонарями уличного освещения, окнами многоэтажек, в которых просыпались люди, завтракали и спешили, на остановки, в учреждения и заведения, на заводы и в институты, в школы, ясли, детские садики. Суетливые челябинцы – мои новые земляки!
Думаете, я совершил подвиг, за два месяца догнав группу? Не знаю, может быть. Я не учился на ДПА ни дня, но некоторые дисциплины первого курса были те же, что и на стройфаке. Может быть, та память включилась и выручала меня – может, ещё что-то. Часто на лекциях я чувствовал - то, что читает преподаватель мне хорошо знакомо. Я точно знал, как надо выполнять практические задания, и от этого вдруг на душе становилось тревожно. Прошлое властно вторгалось в настоящее – нет, не ИСовское, а пещерное. Три года оно не беспокоило меня, а тут вдруг проснулось. При мысли о том, что однажды оно вернётся в меня окончательно, и я вдруг начну понимать птичий язык, а сам зарычу тираннозавром, меня охватывал дикий ужас. Мне вновь стали сниться диплодоки и прочие доисторические существа. Возможно, причиной тому были чудовищная усталость и постоянное напряжение, которые сводили с ума.
В группе встретили меня с недоверчивым удивлением и жалостливой благосклонностью. Что хочет этот моряк с Дальнего Востока? Будь он хоть четырежды старшина – институт это не линкор, здесь приобретают технические знания, а не корабельные навыки. Моя изнурительная погоня за уже освоенным ими не вызвала у одногруппников одобрения, но мне помогали.
Каждый день после занятий два-три человека приходили ко мне в общагу, и всем хватало работы. Кто-то методом сечения параллельными плоскостями проекций сопряжённых фигур находил линии их пересечения в моей рабочей тетради по начертательной геометрии – а потом объяснял мне на пальцах, как это у него получилось. Кто-то перерисовывал мне лабораторные по физике и общей химии. Кто-то навёрстывал техническое черчение. Самый умный из всех грамотеев Володя Булдашев занимался со мной высшей математикой. Причём, так – решали задачи к предстоящей практике, и если я что-то не знал, он не подсказывал, а быстро листал конспект или учебник и тыкал пальцем – об этом здесь почитай. И копились знания.
После десяти вечера парни уходили, а я ещё часов до трёх ночи корпел над конспектами в комнате для занятий. Каждый день, включая выходные, был заполнен тяжким умственным трудом и беспредельной жестокостью к организму – спал я не более четырёх часов. Господи, было же время, когда мы дрыхли сверх всякой нормы – только не выспишься впрок даже на месяц вперёд.
В столовой питался на талоны, которые выдавались в группах на бесплатный обед – а я на них ещё и ужинал, и завтракал, добирая разницу булочками и пирожками к вечернему чаю. Угощал ребят, а они меня деликатесами, которые привозили из дома. У меня на такие круизы совершенно не было времени.
Парни в комнате скептически хмыкали на мои титанические усилия в борьбе с собственной необразованностью.
- Тебе оно надо – всё знать? Есть ведь шпоры…. Ты раньше в могилу себя загонишь, чем до сессии доживёшь.
Я пожимал плечами:

- Если умру, то молодой и красивый.
Олег сыграл свадьбу (без нас, забыв даже о мальчишнике) и переехал к жене, не выписавшись из общежития. На его место нелегально подселился Шурик Силинский – друг и одногруппник Володи Бокова. С его появлением у нас в комнате участились застолья. Впрочем, трезвенник и спортсмен Сазиков привёз из дома коньки и уходил в такие часы на каток. Я – в комнату для занятий. Но однажды не успел ….
- Слышь, мореман, выпей с нами, - прозвучало почти угрожающе. – Что ли не уважаешь? Мы ведь тоже служили – не ты один.
Их было шесть человек за столом – двое наших и гости.
Напряжения не хотелось. Я взял в ладонь полстакана водки.
- Молодец! Закуси.
Взял и бутерброд с колбасою.
- Учи, не учи, - поучали меня подвыпившие второкурсники, - всё равно без шпор не пойдёшь на экзамен. Так что…. А давай за службу. Вот где было хорошо!
Ещё раз приняв «на грудь», я начал подвывать со своей кровати, листая конспект:

А приказ приближается – это можно понять
Старшина всё старается нас на камбуз загнать….

А за столом уже пьяный базар:
- Ссстараешшшьссся, ссстараешшшьссся, а на экзамен придёшь, а там – бац! - такой плевок в душшшу….
- Учти, мореман: хороший студент – хороший инженер, а плохой – главный. У тебя голова на плечах есть?
- Ну, как бы да.
- А почему ты ею не пользуешься по назначению? Учти, мореман, то, что ты сейчас зубришь, в жизни не пригодится, потому что выпускники ДПА по специальности не работают никогда: только директорами, но широкого профиля – от Успенского кладбища до ресторана «Арктика».
Заниматься уже не хотелось. Думать тоже. Но привычка, как известно, вторая натура, и я листал конспект, вслушиваясь в разговоры подвыпивших коллег.
Вошли две девушки с журналом санитарного состояния комнат.
- Что это тут у вас? Ага, пьянка! Ну, всё мальчики, ставим «банан».
- Ну, что вы, девчата, разве мы пьём? Всего пару рюмок – первую и несколько вторых.
Боков кинулся их уговаривать и, кажется, в коридоре уговорил. Вернулся:
- Прикалываются: староста этажа – парень. А вообще-то это они на тебя, Анатолий, пришли посмотреть. Такая популярность у женского пола, а ты зубришь вечера напролет. Или ты избегаешь их по другим причинам?
И пропел:

Время идёт – забывать о том нельзя
Нужно прожить нашу молодость не зря….

Силинский:
- Ну, так верни их обратно – сейчас мы им старшину на блюдечке подадим, голенького….
Собутыльники заинтересовались:
- Ты что, как дембельнулся, нигде, никого, ни в какую щель?
Я промолчал, вспоминая.

Солнце пронзительно светило в прозрачном воздухе, выбивая лучами искры из белого праздничного убранства деревьев за окном. Декабрь, и уже в аудиториях припахивало Новым Годом.
Физик охлопал ладони от мела:
- Успеваете записывать?
- Успеваем.
Передали записку: «Мы с подружкой поспорили – какой ветер моряки считают самым благоприятным?» Предлог познакомиться и встречаться? Эх, прекрасные вы мои – не до вас сейчас, и я написал: «Который юбку выше задирает».
Парни посидели еще, и ушли в парк догоняться пивом. Звали меня….
На румяных боках облаков ещё догорал закат, но на улице уже зажглись фонари. Я с ненавистью задёрнул шторы и, не раздеваясь, завалился на нерасправленную кровать. И зачем только Господь придумал женщин?
Завтрашний день обещал быть трудным. Как, впрочем, и все дни подряд. А может, устроить себе выходной? Сходить куда-нибудь, расслабиться, отдохнуть…. И непременно с девушкой. Выходной, чёрт бы его побрал! Мне, организму, моим мозгам нужен отдых – ибо этот вечер на выходной не тянет. И ещё – сильно хотело напиться. Наверное, я алкоголик. Или параноик. Или…. Надо спать.
…. Мы целовались у реки – мой посох Хранителя, её мешочек из шкуры енота для женских дрючек валялись подле. Над нами ярко светила луна.
- Эола, мне нужно идти на лекцию, - тихо я произнёс, с трудом отрываясь от её губ – и ненавидел себя за то, что должен был это сказать.
- Иди, - сказала она, но не отпустила меня из объятий, а наоборот, прижалась ко мне и закрыла глаза…. Долго молчала, потом сказала, - Хранитель, не уходи…. Только не смейся…. Я темноты боюсь. Всё время кажется, что….
Я поцеловал ее, и…. дальнейшее касается только нас двоих….
В декабре жизнь моя несколько утряслась. Вернее, в ноябре я ещё носился, как угорелый, пытаясь заполнить все бреши от пропущенных занятий, но потом понял, что восполнить весь объём упущенных знаний всё равно невозможно, и сосредоточился на текущих. Вообще, жизнь студенческая стремительна – вряд ли найдётся такой гений, который смог бы приобретать знания ещё быстрей. По крайней мере, я на такого не тянул. Но старался. Кое-что у меня получалось, а многое нет. Что изменилось?
Во-первых, стало заметно, что некоторые мои коллеги о пройденных материалах мало что помнят, плохо разбираются в них или вообще ничего не поняли, но на что-то надеются. Это меня успокоило.
Во-вторых, шпоры, шпоры – со всех сторон мне твердили – шпоры выручат из любой ситуации. Можно, говорили, даже не учить, и приводили примеры. Это меня расхолаживало.
В-третьих, я явно переусердствовал в погоне за знаниями, истощил свой закалённый военно-морской организм и ни о чём кроме сна более не мечтал. Вслед за усталостью подкатило равнодушие. Готов был плюнуть на свой жёсткий режим, выспаться, выпить и поволочиться за девушками, если бы не Пим Дырявый. Я просто наяву видел его ухмыляющуюся физиономию, как он подписывал приказ о моём отчислении – а я, мол, что говорил? Нет, уж, дудки! Такой радости я тебе, Валенок Изношенный, не доставлю. И мучил себя над конспектами до трёх часов ночи, всё более теряя вкус к жизни.
В-четвёртых, на меня смотрели, как на маразматика – никто не восхищался моим усердием и первыми успехами (а как же без них!). Наоборот, все ждали, когда я сойду с ума, и меня можно будет кормить сигаретами, или вешать плакат на спину «Дайте пинка деду флота советского». Я это чувствовал, но к толпе не ластился – салажня, много они понимают в настоящем морском характере.

В-пятых, мне не могли простить равнодушия к женскому полу. Не было его, но разве всем объяснишь? Сначала прекрасная половина (так говорится, на практике – едва ли десятая часть всего поголовья) терзалась любопытством, потом ненавистью (чувство сродни любви), потом презрением – пустили слух, что я голубой. Успокоились на негативных последствиях службы на атомной подводной лодке и перестали доставать анонимными записками подобно той, о которой я уже говорил.
Ну и в-шестых…. жизнь продолжалась, и нужно работать.
Губу обратно закатай – девчонок ему захотелось! Это я ругал свой организм, волокший моё невыспавшееся тело на первую пару к 8-00.
Ах, так! – взбрыкнул он.
И что ты мне можешь сделать?
А хочешь, штаны тебе обделаю? Вон на те ножки посмотри.
Я вспомнил, в Анапе такое бывало – на первый этаж учебного корпуса заходили девчонки с гражданки, пообщаться со знакомыми курсантами через перила. С такими коленками (я о девчонках)…! Хватало одного мимолётного взгляда - пока до четвёртого (где был класс самоподготовки) этажа доберёшься, не только у меня случался конфуз.
Слушай, перестань, а. Веди себя прилично.
А хочешь, всем бабам покажу, что ты о них сейчас думаешь.
Не поверят – они считают меня голубым.
Или подводником – а я их моментом разубежу.
Чтобы отвлечься от тревожащих мыслей, решил заговорить организму зубы – я знаю, почему ты такой противный.
Ну и…?
Заклинающую зверей помнишь? Вот эта старуха в тебе сидит.
Кажется, умолк, удивлённый.
А я уже в аудитории, и всё внимание человеку за кафедрой….

2

Сергей оглянулся от дверей, прошёлся по фигурке Клары Оскаровны взглядом профессионального растлителя, подмигнул (ну, не ей, конечно) и вышел. Плюснина подсела ко мне:
- Теперь с вами…. Что мы имеем?
Иванов дождался меня в коридоре:
- Как она тебе, Дед?
- Милая женщина.
- А ты заметил, как она покраснела, когда сказала про девятилетнего сына?
Я промолчал, но подумал – почему ты-то не покраснел? А сказала она про сына следующее:
- Мой девятилетний сын разбирается в аналитической геометрии лучше вас, Иванов.
- Ну, как? – это он теперь про зачёт.
- Допустила, но сказала, что векторной алгеброй будет заниматься со мной после сессии на каникулах.
- Ты уж не теряйся, - вздохнул Иванов. – Тётка незамужем.
Потом встрепенулся:
- Ты сейчас куда?
- Тридцать первое декабря! Куда спешат все добрые люди? Конечно, домой, за стол, как любящий сын примерных родителей. Вообщем, на электричку и в Увелку.
- Нет, Дед, постой – ты мне здесь нужен, причём позарез.
Я возмутился:

- Серый, я три года не был дома, после дембеля только три дня, потом сразу сюда и опять на два месяца. Да они там с ума сходят – ждут, не дождутся.
- И ты меня бросишь? Между прочим, сам заварил….
Вот он о чём. Случилось нам с ним как-то выпить – гитару в зубы и на второй этаж. Субботний вечер – общага полупуста, а в комнате 228 жили две первокурсницы – Света (из нашей группы) и Ленка (с гидравлики). То ли Светка Серёге, то ли он ей строили глазки на лекциях, а тут такой случай…. Короче, пошли женихаться. Добавлю – у Серого прекрасный голос и отличный аккомпанемент на гитаре.
Светка вышла:
- Мальчики, к нам нельзя.
- А что так? – Серёга насупился.
- Пришли земляки Ленкины с четвёртого курса, сидят, пьют вино.
- Сколько их? – это я.
- Четверо.
- Пригласи-ка хоть одного.
Вышел Валерий Железнов – парень не только из того же Миасса (город такой), что Серёга, но из одной школы и одного с ним класса. Впрочем, это для информации – разруливал я.
- Слушай, братишка, у вас пять минут, чтобы с достоинством уйти через дверь – по истечении этого срока, я вас повыкидываю в окно.
У меня под галанкой тельник, и я стучал пальцем в железновскую грудь.
Он вернулся посовещаться, и, посовещавшись, вчетвером покинули комнату раньше указанного срока.
Потом у Серёги был с ними конфликт в электричке – тогда он отбился, но его предупредили, что нанесенная обида смоется только кровью. У нашего старосты два хвоста по зачётам, и ему не до Нового года в родительском доме – надо готовиться, надо сдавать – третьего января уже консультация на первый экзамен. Короче, Серый завис, остаётся в общаге и приглашает разделить с ним компанию. Что там затевает Железнов, одному ему известно – то ли уедет домой, то ли нет, и заявится к Серёге с требованием сатисфакции.
Придётся остаться.
- Слушай, а девчонки в общаге?
- Зайдём, узнаем – если здесь, пригласим.
Серёга опять о своём:
- Когда мы с Оскаровной рядом сидели, по-моему, неплохо смотрелись, а?
- Серый, ты маньяк.
- Я всего лишь ищу судьбу. Ну и что, ребёнок девяти лет – главное, мама симпатичная, и хороший человек.
Я вспомнил тот вечер в комнате у девчонок. После ухода четверокурсников, мы играли в фанты – Серёге спеть, Светке сплясать и вдруг…. Ленке поцеловать Анатолия.
Мы одновременно повернулись и уставились друг на друга. Чёрт! Меня кинуло в жар, потом голова закружилась. Она неуверенно шагнула ко мне. Я обнял её, но не спешил целовать – уткнулся носом в роскошные волосы, вздохнул всей грудью восхитительный запах…. Как объяснить то, что между нами возможно сегодня произойдёт?
- Лена, я… люблю тебя.
Она подняла на меня огромные глаза, и наши губы встретились.
Я проснулся оттого, что шевельнулась Лена. Открыл глаза. За окном уже брезжил рассвет – наверное, девятый час. Девушка доверчиво прижималась ко мне, щекоча ресницами шею. Я осторожно погладил её по пушистым волосам, разметавшимся по подушке. Разве можно обидеть такую девчонку? Всё равно, что поймать бабочку и оборвать ей крылышки.