Скромнофф

- Как спали?
- Прекрасно. Можно мне отнести жене завтрак в номер?
- Мы подаем только в ресторане. С половины восьмого до половины десятого.
- А если я сам понесу?
- Не полагается.
- Нарушим правила разок. Ведь вы сами понимаете... - Последнюю фразу я
добавил только для того, чтобы не обмануть его надежд. Я был вознагражден за это. Глаза у него увлажнились, нос дрогнул.
- Смущается, что ли?
- Да ведь вы понимаете?
- Не знаю, как повар к этому отнесется.
- Поговорите с ним и намекните, что родился доллар и тянется на цыпочках к вершинам.
Повар оказался греком и счел доллар вещью весьма соблазнительной. Через
несколько минут я вышел на дорожку с огромным подносом, покрытым салфеткой, опустил его на деревянную скамью, а сам стал собирать в букетик
микроскопические полевые цветочки, чтобы украсить ими королевскую трапезу моей любимой.

Найман и Губин долго спорили, кто из них более одинок. Рейн с Вольфом чуть не подрались из за того, кто опаснее болен. Ну, а Шигашов с Горбовским вообще перестали здороваться. Поспорили о том, кто из них менее вменяемый. То есть менее нормальный.

Я воспитывался в культе безумия. «Шиза», «шиз» – укороченное от «шизофреник», так мы называли странных людей, и это считалось похвалой, высшей оценкой человека. Странность поощрялась. Сказать о человеке, что он нормальный, значило обидеть его. Мы резко отделяли себя от толпы «нормальных». Откуда пришел к нам, провинциальным русским юношам и девушкам, этот сюрреалистический культ безумия? Конечно, через искусство. Человек, не побывавший в свое время в психбольнице, достойным человеком не считался. Покушение на самоубийство в прошлом, едва ли не в детстве, вот с каким аттестатом пришел я, например, в эту компанию. Самая лучшая рекомендация.
Многие из моих друзей и в Харькове, и позже в Москве получали пенсии, как их называют в СССР – «группы». Первая группа – это считалось верхом похвалы. Шиза первой группы – дальше ехать было некуда. Многих эта игра завела далеко, очень опасная была игра. Мучительно и зверски покончил с собой поэт Аркадий Беседин, повесился поэт Видченко, мы были горды собой. Нас было несколько сотен таких на весь город. Нам нечего было делать с простыми людьми – скукой, унынием, и, в конечном счете, смертью безрадостной несло от них – простых русских людей, теперь тем же несет от американских.